– Два, – неуверенно протянул я, щурясь.
– Вот и славно!
Он снова заулыбался и, захлопнув ноутбук, поднялся:
– Значит, до завтра, богатырь? Отдыхай. Набирайся сил! – он похлопал меня по коленке, накрытой больничным халатом. – Мой телефон, если что – на стойке у дежурных. Девочки за тобой присмотрят.
Тётя Анна взяла с тележки синюю папку и протянула ему.
– Ага, что там у нас новенького?
– Поступил турист с перевала Дятлова, – сообщила она. – Гипоксия с осложнением. Состояние стабильное.
– Что ещё?
– Огнестрельное ранение в ногу.
– С огнестрелом? Почему к нам? – удивился Доктор.
Анна Никодимовна что-то прошептала ему на ухо.
– Любопытно. На четвёртом? Идёмте!
Тётя Анна положила на тумбочку салфетки, толкнула вперёд опустевшую тележку и вышла вслед за Доктором в коридор.
Потрошки томились в горшочке, источая ароматы. Но аппетит пропал напрочь.
Я обессилено лежал на кровати. В звенящей голове метался неуправляемый рой мыслей.
Так сегодня воскресенье? Дни недели спутались. Нехорошо.
Остаться ещё на денёк? Сегодня на ужине реванш: «Дубовой – Корнеев». Битва титанов, жалко пропустить. В понедельник к себе в номер за документами – переодеться и в Главк! Какого чёрта, что я должен вспомнить? Что он несёт? Нафотошопили дурацкую картинку на пропуске, разыгрывают – типа, проверяют память? У совершенно здорового человека!
Я немного полежал расслабленно. А Доктор не так прост! Конечно – ему же нужно убедиться, что всё действительно в порядке. А я так облажался, стушевался на ровном месте. Значит, завтра надо будет ему вот так ответить…
Я погрузился в горячий внутренний спор, который, впрочем, быстро утомил. Что-то во всём этом было глубоко неправильное, что-то неуловимо тревожило и смущало.
Я взглянул ещё раз на пропуск, на фотографию. Что за чертовщина? Я прибыл две недели назад и попал сюда в отделение в первый же день с отравлением. Стал вспоминать – проходная, временный пропуск, секретариат: «Ваш домик на краю участка, второй этаж, отдельный вход. Общее собрание завтра». Ключ на стойке. Ваза с цветами на столе у секретарши. Старинные ходики на стене. Тёплый воздух колышет занавеску. Ветви цветущей сирени за раскрытым окном. Ветви сирени… Я прибыл две недели назад в разгар аномально тёплой весны.
Я медленно встал, взял с подноса нож и подошёл к окну. Стал ковырять пластину панели. Почему во всех палатах и переходах и даже в столовой наглухо занавешены все окна?
«Яркий свет мешает пациентам, восстанавливающим зрение!».
Яркий свет…
А я хочу видеть чёртов яркий свет!
Пластик с краю, наконец, поддался, треснул, я отломил широкий кусок панели. Показалось покрытое инеем окно и морозный сумрачный вечер за ним. Нарядная, переливающаяся огнями ёлка на площади перед входом в Госпитальный корпус. Сугробы. Ледяная метель. Позёмка. Отшатнувшись, я с трудом добрёл до кровати и свалился без сил, уткнувшись лицом в подушку. Голова словно разорвалась изнутри.