– Я научу тебя.
Сама не замечаю, как оказываюсь совсем близко, прижатой к груди Давида. Он проводит рукой по моим волосам. Вижу, что его глубоко взволновала моя история, и начинаю злиться. Терпеть не могу, когда меня жалеют. И в то же время, быть так близко к нему невероятное наслаждение. Прижимаюсь к нему как котенок, потеревшись щекой о его рубашку, чувствуя под тканью тепло упругого тела. С моим телом происходит невероятное, груди напрягаются, бессознательно прижимаюсь к нему еще теснее. Не могу оторвать взгляд от его губ, но смысл произносимых слов плохо до меня доходит… Знаю только, что готова сделать что угодно если он попросит. Желание становится таким сильным, понимаю, что не могу больше с ним бороться.
– Хорошо, – произношу шепотом неожиданно для самой себя. – Я согласна…
А потом делаю нечто невероятное – прижимаюсь неумело и робко, губами к его губам, обвив рукой его шею. Губы Давида теплые и нежные, с привкусом кофе. Мой первый в жизни поцелуй мучительно сладок. Чувствую, как Бахрамов вздрагивает всем телом, словно я пугаю его. Его руки стискивают мою талию, он отталкивает меня.
– Нет, – всхлипываю умоляюще.
– Нельзя…
Но я продолжаю прижиматься губами и внезапно чувствую, как язык Давида проникает вглубь моего рта. Откидываю голову, пальцами цепляюсь за широкие плечи. Я видела в кино как люди целуются, но не думала какой силы эмоции обрушиваются при этом… Оглушающие, невероятно сильные. Меня колотит, внутри разливается жар…
– Подонок! Грязная маленькая сучка, мрази!
Оскорбления, рассекают тишину дома, мы буквально отшатываемся друг от друга. Я едва не падаю, отбегаю в сторону, обхватываю руками лицо, чувствуя, как оно горит.
– Иди сюда мерзавка, строящая из себя святошу! – продолжает осыпать меня оскорблениями сестра.
– Марго, перестань, хватит, – когда убираю ладони от лица то вижу, как Давид держит Марго, чтобы та не набросилась на меня.
– Успокойся, – произносит холодным, – я все сейчас объясню.
– Да уж, не сомневаюсь! Вот только дуру из меня сделать не получится. Не надейся! Ты теперь у меня в руках, дружок, если что и заяву накатаю, сядешь.
Меня охватывает ступор от ужаса. Она это серьезно? Так злится, что готова подвергнуть такому собственного жениха? Оскорблений, брани и грязи из Марго выливается так много, что невозможно слушать. На крики сбежались все домочадцы, отец, мать, бабушка, дядя и тетя, и еще дальние родственники отца – как раз приехавшие погостить. Меня тошнило от ужаса и стыда, что вывернули все так… словно мы делали нечто постыдное, грязное. Но для меня это не было таким. Я любила… Я хотела крикнуть это сестре в лицо.