– Если кто-то и сможет переубедить Давида, то только ты, – безапелляционно заявила Инга. – Поедешь к нему, поговоришь, будешь умолять…
– С чего ты это взяла? Что только я? Откуда такая уверенность? – мои глаза круглые от ужаса. Это так неожиданно, хотя последний месяц, с тех пор как узнали, что Бахрамов вышел на свободу, мы прожили в страхе…
– Строишь невинную овечку? Вспомни, семь лет назад! Я хорошо помню тот вечер, когда разразился скандал. Когда мы вошли в кухню с твоим отцом, и увидели тебя на коленях у этого мерзавца! Он целовал тебя! Ты такой судьбы хочешь для Николь, да? Отдать ее Бахрамову, пусть играется?
– Что ты такое говоришь! Это отвратительно! Ничего подобного не было, вы все не так поняли! Он лишь утешил меня, я плакала, мне было больно. А вы… и ваши грязные мысли! Все вы! Не хотели слушать, сделали свои мерзкие выводы… – начинаю задыхаться, эта тема всегда вызывает во мне такую острую реакцию…
– Замолчи и возьми себя в руки, – рявкает Инга. – Мне плевать, если для тебя Бахрамов до сих пор герой, даже после того что сделал – чтож. Попроси своего героя отозвать запрос на установление отцовства. Попроси отозвать бульдогов от нашей фирмы. Это же так просто, тебя послушать. Мне плевать, как ты это сделаешь. Даже если в постель с ним ляжешь!
– Ты омерзительна! Боже, как же ты мне омерзительна!
– Почему? Потому что не хочу смерти твоему отцу? У него уже было два инфаркта! Третий не за горами, но я устала оберегать его от правды. Я тяну на себе фирму все эти годы. Ты – отстранилась и живешь обособленно, зарабатываешь сама, делаешь что хочешь. Но есть семья. Или ты не любишь Николь? Может, тебе все равно на племянницу?
Я люблю Николь больше всего на свете. Она так напоминает мне… меня. Эта девочка не стала ярким повторением своей матери. Ничего общего с Марго! Но и на Давида она ни капли не похожа. Николь походила на меня – и внешностью, и характером. Очень хрупкая, худая, почти прозрачная. Угловатая, неловкая. Вечно все роняет, набивает шишки, разбивает коленки. Этот ребенок – все что осталось нам от сестры. Мы так много потеряли. Я никогда не поверю, что Давид может навредить ей. По себе знаю – со мной он всегда был добр. Ничего выходящего за рамки…
Да и как мог Давид посмотреть на неуклюжую лохматую девчонку, чьи руки вечно перепачканы краской – в том возрасте я мнила себя великой художницей и рисовала постоянно, все подряд. Так вот, как, если у него была невеста – моя сестра Марго. Яркая, обаятельная, громко смеющаяся, ее смех заливал весь дом, точно солнечными лучами…