– Послушай… – его голос, точнее шепот, едва прошелестел, но в том, что собака его услышит, он не сомневался. – Попробуй убрать обломки. Понимаешь? Оттащи это с меня…
Он показал взглядом на придавившую его повозку, не очень, правда, надеясь на понимание. Вопреки ожиданиям, собака быстро метнулась к завалу, ухватилась зубами за обломок оглобли и мощно потянула на себя. Тотчас же вся куча пришла в движение, и он опять скорчился от боли, успев лишь крикнуть: «Нет!», едва вновь не потеряв сознание. Собака тут же остановилась и вопросительно посмотрела на инквизитора.
Де Монтре был близок к отчаянию. Стало понятно, что Бернар не сможет его освободить из-под обломков, не причинив болевого шока. Да если бы и смог, ни идти, ни даже ползти сам он не в состоянии. Вытащить его на себе, как в старое доброе время, престарелый пес уже не в силах, воспользоваться вторым мулом, даже если он уцелел… Вряд ли получится. Он совершенно беспомощен, и еще сто раз позавидует погибшим, пока будет умирать здесь долго и мучительно. Помощь придет не скоро, если вообще придет. Помощь…
– Послушай меня… Послушай внимательно.
Пес подошел ближе. Неужели он действительно понимает человеческую речь? Или все-таки оборотень? Додумывать эту мысль до конца сейчас не хотелось.
– Я не знаю, кто ты. Ангел, пришедший на землю в облике собаки, или порождение Зверя. Но раз уж ты меня понимаешь сейчас, то клянусь, что отпущу тебя и твоего хозяина, если ты приведешь сюда людей. Спаси меня, и я поверю во все, что о тебе рассказывали. В то, что ты сам святой Бернар Ментонский. В то, что ты Дева Мария. Во что угодно. Только приведи людей. Торопись…
Монолог дался инквизитору нелегко. Он прикрыл глаза, отдыхая и собираясь с мыслями, предполагая через некоторое время продолжить, но, когда открыл глаза, Бернара рядом уже не было. Де Монтре не видел, в какую сторону убежал пес, и ему оставалось только надеяться, что в сторону перевала, до которого было уже не так далеко. На перевале люди, на перевале прошла вся жизнь Бернара, его там хорошо знают. Если он побежал в приют, есть надежда.
А если нет? Если он решил с дьявольской жестокостью отомстить за смерть хозяина, видя в нем, в инквизиторе, виновника всех несчастий? Если он не стал убивать его лишь затем, чтобы насладиться медленной и мучительной смертью? Если он облизал его только для того, чтобы вкусить свежей крови своего врага? Но признать такое – значит в свою очередь впасть в ересь, признав за животным свойственные человеку, но сверхъестественные для собаки рассудительность, коварство и последовательность в действиях. Не за то же самое ли он осудил отца Леграна? Или все-таки это действительно оборотень, порождение сатаны, результат отступничества падшего священника?