– Причем здесь неблагодарность? – еще успел подумать он, прежде чем провалиться в забытье окончательно.
Все произошло мгновенно.
В тот самый момент, когда повозка пробиралась по узкому карнизу под нависающей скалой, раздался раскатистый грохот, как будто где-то недалеко ударила молния, и мир взорвался, разлетелся, раскололся на миллион осколков, несущих боль и смерть всему живому.
Де Монтре не успел ничего понять, не успел даже до конца очнуться от своей дремы, когда ярчайшая вспышка боли вновь погрузила его в беспамятство, на какое-то время вовсе избавив от всяческих страданий.
Однако вскоре боль вернулась. И была она невыносимой.
Де Монтре хотелось кричать, долго, протяжно, по-звериному, но воздуха в легких не осталось, а вдохнуть его не было никакой возможности, он лишь молча открывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная на берег, мысленно считая секунды, оставшиеся до смерти от удушья. Наконец мало-помалу избитое тело послушалось его безмолвного вопля, и он смог, сделав судорожный вдох, издать слабый крик, некстати напомнивший ему самому первый крик новорожденного. Инквизитор кое-как отдышался и попытался открыть глаза. Это получилось не сразу. Даже движение век сопровождалось болью. Боль завладела всем телом, каждой его клеточкой. Она была везде.
По лицу, по глазам медленно стекало что-то теплое, видимо, кровь. Он осторожно попробовал пошевелиться и вновь чуть не потерял сознание. Но теперь источник боли стал ему ясен: ноги.
Через какое-то время де Монтре сумел договориться с левой рукой. Она, похоже, слушалась, единственная из всех членов. Он осторожно провел пальцами по лицу и убедился, что глаза целы, зато на лбу обнаружилась рваная рана. По счастью, удар пришелся по касательной, и лобная кость выдержала. Размазав по лицу кровь, раненый наконец смог разлепить веки.
Перед его взором было небо, бездонное, густо-синее горное небо без единого облачка. Он лежал на спине, глядя в него и не видя ничего, кроме глубокой синевы. На какой-то миг ему даже показалось, что он уже умер и вознесся к ангелам, но боль не вязалась с этим предположением: мертвые не должны ее чувствовать, если, конечно, не угодили прямиком в чистилище. А может быть, должны? Откуда знать об этом живым?
Вид собственной перепачканной в крови ладони вернул его к реальности. Осторожно повернув голову, де Монтре убедился, что лежит на спине, придавленный перевернувшейся повозкой, значительно ниже по склону относительно той дороги, по которой они пробирались некоторое время назад. Повозка представляла собой груду обломков, перемешанных с их немногочисленным скарбом, рассыпавшимся из дорожного сундука. В недрах этой груды железа и дерева инквизитор разглядел причудливо изломанную черно-белую куклу – одного из охранников. Второй лежал неподвижно выше по склону. Где-то недалеко, невидимый отсюда, надрывно мычал один из мулов. Причина всего этого кошмара стала понятна: они попали под обвал, который вызвал обрушение карниза и смел их с дороги, как ненужный хлам. То, что он сам остался жив в этой адской каменной мельнице, иначе, чем чудом, не объяснить.