Только покинув воздушное пространство Румынии, могу выдохнуть и расслабиться. Через несколько часов будем дома, и я с новыми силами начну рыть землю в поиске жены. Обязательно найду её, и реки крови превратятся в бурлящее море.
За всё время полёта Кира не издаёт ни звука. Она уснула, и даже во сне не выпускает из сцепленных кулачков мою рубашку. Хотел переодеться, пытался опустить её в кресло, но она уткнулась личиком в грудь и отказалась выпускать меня из хватки. Так и сидим — дочь, свернувшаяся на моих коленях, с опухшими от слёз глазками и трясущимся подбородком, и сын, прижавшийся к боку, придерживающий штанину и боящийся закрыть глаза. Но усталость делает своё, и Глеб клюёт носом и растекается по мне.
— Им бы психолога хорошего, — садится напротив Шахим и тяжело вздыхает. — Досталось детишкам. Такой стресс не каждый взрослый может пережить.
— Да, не помешает, — киваю с согласием. — Но лучше побыстрее найти Веронику.
— Найдём, брат. Где бы не была, обязательно найдём. От Шахима ещё никто не убегал.
— Спасибо, брат. За детей, за помощь. Ты мне жизнь вернул. Никогда не расплачусь с тобой. Осталось вернуть сердце.
— Брось, Мир. Братья всегда поддержат друг друга.
Домой возвращаемся к обеду, уставшие, вымотанные, не чувствую ног после выброса огромной порции адреналина. Все следы нападения уничтожены, где покрасили, где заменили целые фрагменты. Потеряли многих, но прорехи в безопасности залатали дополнительными людьми. Сафину так и не нашли. Среди убитых не было, в квартире не появлялась, словно провалилась сквозь землю. Может помогала похитителям, может послужила живым щитом, и зарыта где-нибудь в лесу за границей области.
Войдя в холл, Глеб отцепляется от штанины и несётся на кухню с криком «мама», а Кира отрывает головку и с надеждой провожает его взглядом. Иду за ним, готовясь сказать правду, и болезненный ком распирает глотку, как будто тысячи иголок впиваются в гортань.
— Глеб, мне нужно тебе кое-что сказать, — мнусь на месте и опускаюсь перед ним на колени. — Мамы нет. Мы её ещё не нашли, но обязательно найдём. Клянусь.
— Ты их убьёшь? — с дрожью в голосе спрашивает сын.
— Всех до единого, — обещаю ему.
В парне что-то ломается, и он позволяет стать себе маленьким мальчиком, бросаясь ко мне в объятия и больше не сдерживая слёз. Столько терпеть, вести себя как взрослый мужчина, превозмогая страх и неизвестность. Плотину срывает, и он ещё долго рыдает навзрыд, зарываясь покрасневшим личиком в кровавую рубашку. Кира, глядя на брата, присоединяется к нему, и в спальню я заношу голосящий комок, сплетённых в общем горе детей.