Вероника
— Мой папа был из русской, археологической экспедиции, проводящей экспертизу Мадаин-Салих, а мама жила в селении, где археологи пополняли провизию и воду, — шёпотом рассказывает Махмуд, пришедший в себя после трёх дней агонии и жара. Оказалось, на нём всё заживает как на собаке, и это не первая порка в этом доме. — Они полюбили друг друга, мама сбежала из дома, а результатом их отношений стал я. Родители вели кочевный образ жизни, то переезжая в город, где обитали учёные на территории посольства, то возвращаясь обратно. Я воспитывался ребёнком двух народов. Мама прививала свои традиции, а отец объяснял всё с научной точки зрения. Когда мне исполнилось семь лет, папу убили террористы, напавшие на группу археологов. Сначала его взяли в плен, а потом перерезали горло на камеру. Маме некуда было податься. Брак они не зарегистрировали, домом не обзавелись. Пришлось возвращаться со мной в селение и надеятся на прощение родни.
Махмуд сглатывает, как будто скукоживается и долго смотрит в точку, находясь явно не здесь. Какого было моё удивление, когда в бреду мальчишка выдал русскую речь. С акцентом, с ломающими слух окончаниями, но такую родную. Я плакала от радости, от осознания, что с кем-то можно поговорить.
— Старший брат матери обвинил её в позоре, обрушившемся с её побегом на семью, привязал к столбу и забил камнями, — выдерживает небольшую паузу, прочищает горло и продолжает. — Меня он хотел также убить, но жадность взыграла. Оказалось, что за раба можно получить деньги, а за двух рабов в два раза больше. Дядька меня тогда избил за то, что поспешил убить сестру вместо продажи и её.
— Сколько же ты здесь? — с ужасом прикрываю рот ладонью, путаясь в хиджабе.
— Мне семнадцать, и это моё третье место, — вижу беспросветную обречённость в глазах. — Сначала меня продали Азату, торговцу людьми. Тот приучал меня к послушанию, держа на воде и кнуте. Позже на рынке он перепродал меня Муаммару. Муаммар руки почти не распускал, да и жилось мне у него неплохо. Я всё больше бегал на посылках. Отнести травку заказчику, или порошок клиенту. Два года назад его застрелили, а меня забрали за долги сюда.
— За что высекли? Пытался сбежать?
— Украл объедки, — зло выплёвывает. — Они их всё равно выкидывают, а у меня растущий организм. Мне не хватает двух лепёшек в день. Я еле ноги таскаю, в животе постоянно скручивает узлом. Работаем с восхода до заката, продохнуть не дают, хоть бы кормили по-человечески. Здесь к баранам лучше относятся, а рабы хуже овец, больше трёх лет не живут. А тут ведро, как назло, вынесли во двор и оставили. Сорвался, не сдержался. Уже забыл вкус мяса и сладостей. Последний раз пробовал, когда родители были живы.