Отмашка Мира, ожившие цифры секундомера, и мы крадёмся в тишине. У каждого свой квадрат зачистки, моя цель западное крыло. Мягко ступаю по коврам, вслушиваюсь в темноту, отслеживаю в прибор ночного видения движение пятен. На моём пути вырастает охранник, спящий, облокотившись на стену, и это последнее, что он делает в жизни. Нож гладко полосует горло, и тёплая кровь толчками выплёскивается на меня. Обтираю нож о штаны и двигаюсь дальше. Резная дверь в обрамлении невесомой ткани, и я знаю — это моя цель.
Вероника
Я не помню, как меня сняли с цепей, я не знаю, кто перенёс меня в подвал и уложил на матрас. Прихожу в себя от обжигающей боли и касания холодной тряпки к раскалённой коже.
— Принеси чистую воду, — слышу резкий приказ Джабиры и грохот ведра. — Глупая девчонка. Хотела избавить себя от одного, а сделала ещё хуже. Теперь терзать тебя будет целая свора диких зверей.
— Не будут. Я не позволю, — шепчу, еле двигая потрескавшимися губами.
— Снова сделаешь что-нибудь с собой? Возьмёшь грех на душу? — ворчит женщина, промывая раны и меняя нагревающуюся ткань.
— Есть неплохой шанс подхватить инфекцию и умереть от сепсиса, — сиплю, пытаясь улыбнутся. — Лекарств нет, вода с непонятно каким составом.
— Мой муж умер семь лет назад от простого пореза. Его брат посчитал овдовевшую невестку бесполезным, лишним ртом и продал за долги заезжему торговцу. От публичного дома меня спас возраст, а от каторжной работы — умение вести хозяйство.
Она тихо делится своей жизнью, методично водя рукой по спине, а я пытаюсь удержаться в сознании и не провалиться в сон. Внутри распирает от ощущения, что сегодня чего-то должно произойти. Не могу объяснить что, но уверена, я не должна спать.
Возвращается Махмуд, и моих губ касается влажная прохлада. Слизываю капли, тянусь вперёд и стону от вспарывающей боли. Кажется, на мне не осталось живого места, а ещё помню, что после порки Мира я могла хотя бы стоять. Сейчас мне в стократ хуже, как будто исполосовали раскалённым прутом.
— Что там? — стараюсь говорить, концентрируясь на ответном голосе.
— В-всё хорошо, — спотыкается Махмуд. — Быстро придёшь в себя.
— Не ври, — резко перебивает его Джабира. — Кожа будет сползать пластом, останутся здоровые рубцы. Если выживешь, — добавляет и расправляет ткань по спине.
Махмуд издаёт жалобный звук, словно щенок, оплакивающий смерть доброго хозяина, а Джабира поднимается с коленей и идёт на выход.
— Меняй тряпку каждый час и давай по чуть-чуть пить. Тебя, Амани, велено завтра не трогать. Отдыхай.
Несмотря на мои старания, я всё равно проваливаюсь в короткие, тревожные небытия. Вроде слышу голос Махмуда и, в тоже время, уплываю в темноту. Звуки доносятся как из-под толщи воды, а боль на несколько мгновений отступает.