Девочка послушно кивнула и унеслась.
– Война, – обернулся ко мне Эбнер, когда после топота убегающих ног, всё стихло.
– Война? – не поняла я.
– Причина согласиться у Армана была одна – война. К тому времени уже многие погибли. Жена Армана, внук Романова, другие люди, чьи-то мужья, дети, братья, сыновья. Твоя бабушка и ты могли быть следующими. Тео, заботу о котором мне поручил Андрей, и тот в свои невинные десять лет уже был приговорён. Старый князь был настроен решительно. Дело было уже не в картинах, не в наследстве, не в богатстве. Началась откровенная резня. Никто её не хотел, и никто не знал, как положить этому конец.
– И мой отец нашёл такой выход? – нахмурилась я.
– Да. Но тяжесть ответственности за это решение взял на себя Арман. Ведь освободителем стал тот, кто нашёл в себе силы спустить курок и предложить договор. Он застрелил Андрея. И с Романовым они заключили перемирие. Арман делает с картинами Андрея что хочет. Только с одним условием: всё, на что найдутся владельцы – вернётся владельцам. Всё, вывезенное из России – вернётся домой. Арман не может завещать полученное своим детям, только любому музею страны. Или может создать свой. Но… – он посмотрел на меня внимательно.
– Но мой отец не подписывал это соглашение, ведь уже был мёртв. И его единственная дочь погибла. То есть у него не должно было остаться наследников. А оказалось – есть я.
– Поэтому только после смерти князя ты и могла появиться на свет как дочь Зверя, как правнучка Мартина Ноймана, – развёл он руками. – Но князь всегда был хитёр и умён. И видимо, не поверил в твою смерть. Старый пройдоха мог бы умереть раньше. Но не умер. И терпения ему не занимать. Он ждал почти двадцать лет. И дождался. Он тебя нашёл.
– И что же теперь будет?
– Трудно сказать, – пожал покатыми плечами Эбнер. – Но следующий, кто спустит курок, снова развяжет войну.
«Кроме меня», – щёлкнуло в мозгу. Ведь я имею право отомстить за отца. Вот почему старый пердун прощупывал почву как я отношусь к Арману. Не хочу ли поквитаться? Ведь и бабушка была настроена против Чекаева. А она, наверно, могла бы взрастить эту ненависть во мне. Но Эбнер прав: как изворотлива судьба. Где должна была взойти ненависть, выросла любовь. Вот только от одного до другого всего один шаг, а иногда всего… один выстрел.
– Тео, – вспомнила я. – Вы сказали: «Тео». Это Теодор Бломберг?
– Да, я жизнь посвятил наследию твоего отца и заботе о Тео, – пожал он плечами.
– Так вот что знали вы, а не знал Арман? Про Теодора. Он сказал, что правду ещё придётся сложить из кусочков, как головоломку. Никто из вас не знает всего.