– Да, – прошептала Олеся, подняв голову, и тут же покраснела, темнота актового зала скрыла ее волнение.
Не веря своему счастью, она приняла протянутую Павлом Ивановичем руку и, почувствовав, как он нежно сжал ее ладонь, тут же успокоилась.
«Я иду с ним танцевать. Он сам меня пригласил. Запомни этот момент, Олеська, запомни, кто знает, может он последний».
Она, нисколько не стесняясь, нежно положила руки ему на плечи, он аккуратно, ласково обнял ее, как бы поддерживая и защищая, совсем не так, как делали ее неопытные сверстники-подростки. От его правой руки, лежащей у нее между лопаток, шли мягкие согревающие волны, дарующие приятную, сладкую истому. Спустя много-много лет, Олесю будет накрывать с головой этим волшебным добрым теплом, и она по-настоящему поймет смысл выражения «любовь греет».
– Вы молодцы сегодня, отлично выступили, – голос Павла вернул ее в действительность.
– Это да, мы старались.
Повисла тишина. Олеся не пыталась найти тему для разговора. Она слушала музыку, и хотела, чтобы Скорпионы все пели и пели. Вдали, у стены, она заметила Сашу, и укор совести больно кольнул ее в сердце. «Что я могу сделать, если не люблю его? Мне жаль, мне очень жаль, Саша, но я не хочу быть с тобой», – сама перед собой оправдывалась Олеся. Сейчас никто не мог затмить ее радости быть с любимым. Она старалась максимально прочувствовать, мышечно и мысленно зафиксировать в сознании прикосновения Павла, понимая, что танец может никогда не повториться. Слушала его дыхание, биение сердца, ощущала интимное прикосновение мужских сильных рук, еле уловимые нотки парфюма. Она полностью отдалась этому моменту счастья и волнующей неги.
Скорпионы закачивали балладу, звучали последние слова:
I'm still loving you
I'm loving you.
«Я все еще люблю тебя… я люблю тебя».
Павел Иванович поклонился. Олеся, посмотрев ему в глаза, слегка улыбнулась и стремительно покинула танцпол. Через несколько минут они оба уже были в классе и вели себя так, как будто ничего не произошло: свободно общались и смотрели друг на друга привычно-обыденным взглядом. Глубоко внутри Олеся переживала. Ей казалось, что для Павла их танец был всего лишь приятным эпизодом, про который он быстро забыл, тогда как ей было сложно воспринимать его простым учителем, приходилось ежеминутно контролировать слова, взгляды, жесты.
«Понятно, что для меня этот танец значит гораздо больше, несравненно больше, чем для него. Однако же его откровенная холодность меня пугает. Кто я для тебе, ПалИваныч? – Олеся смотрела на спину учителя, пока тот вытирал доску, – что же я значу для тебя? Или не так. Я что-нибудь для тебя значу? Кто ты: учитель или мужчина? Ты сейчас вернешься домой, к жене, а ты, глупая Олеська, всю ночь будешь о нем думать. Глупая, наивная Олеська, забудь его».