Лошади недовольно ржут, взбудораженные запахом крови. Я бегаю от одной к другой и глажу их по мордам, чтоб успокоить. Если сейчас сюда кто-то заглянет, мне конец. Пастор запрещает любые контакты с людьми из внешнего мира.
Парень тяжело дышит и продолжает зажимать рану охапкой сена. Как много крови. Если я что-то не сделаю, незнакомец умрет.
— Потерпи, я сейчас вернусь, — обещаю я, склонившись над ним.
— Прошу тебя, не уходи! — Парень хватает меня за рукав, оставляя на нем бурые пятна.
— Я сейчас, — повторяю я, выкручиваясь из его хватки.
Я срываюсь с места и, подобрав юбку, несусь домой. Забегаю внутрь и натыкаюсь на мать.
— Почему у тебя рукав в крови? — Тут же спрашивает она. — И где твой чепец?
— У меня начались особые дни, и мне пришлось… — вру я, притворяясь дурочкой. Глупым девочкам живется легче.
Ее темные брови слетаются у переносицы. Мать размахивается и молча отвешивает мне оплеуху. Обычное дело.
— Прости, — бормочу я, опустив глаза в пол.
— Негодная девчонка. Иди и приведи себя в порядок!
Я даже не прикасаюсь к горящей огнем щеке. Делаю вид, что бегу в уборную, но вместо этого делаю крюк и, пригнувшись, почти вползаю в летнюю кухню. Беру бутылку горькой настойки и жестяную коробочку с бинтами, иглами и крепкими нитками. Я ученица повитухи. Она учит меня накладывать швы и останавливать кровотечения с помощью трав.
Я так нервничаю, что никак не могу сосредоточиться и долго блуждаю взглядом по баночкам с травами и отварами. Мне нужна кровохлебка. И я ее нахожу.
Я заворачиваю все, что собрала, в передник и через огород бегу обратно. Улицы безлюдны, потому что все сейчас на работах. Да и я должна косить, но вместо этого укрываю чужака.
Мне страшно, что парень истек кровью до смерти, и опасливо приближаюсь к тому месту, где его оставила. Жив. И даже в сознании. Смотрит на меня так, словно я мессия. Я должна хотя бы попытаться помочь, хотя почти ничего не умею. Я даже молиться особо хорошо не умею.
Я опускаюсь рядом с ним на колени. Парень дрожит так сильно, что тело ходит ходуном.
— Как тебя зовут? — спрашивает он, с трудом выталкивая слова по одному.
— Бекки.
— Красивое имя, — выдыхает парень и откидывается на солому.
Я поднимаю край рубашки и вижу под ребрами глубокий порез, который обильно кровоточит.
Я шарю рукой по земле, пока не нахожу толстую палочку.
— Только не кричи, прошу тебя! — шепчу я, боясь даже собственный голос повысить.
Он кивает и зажимает палочку в зубах. Они белые и идеально ровные. Сканирую его лицо — оно красивое и не обезображено косматой бородой.
Я открываю настойку и, зажмурившись, лью на рану. Он издает сдавленный стон. Это ничего. На прошлой неделе я помогала повитухе принимать роды, и так, как вопит роженица, не кричит никто.