Любовь зла – полюбишь и мажора (Князева) - страница 7

Я пришла к Вене в унылом настроении, и он моментально его подхватил, а может, и до этого уже был расстроен. Мы брели в поликлинику молча, мальчик лишь изредка разбавлял тишину жалобами вроде: "Жарко!", "Солнце слепит!" или "Пух (тополиный) в глаза попал!". Один раз даже заплакал. Я чувствовала себя ужасно, как будто виновата во всех этих явлениях природы.

Но главный "приятный" сюрприз ожидал меня в детском доме. Об этом "хобби" я ещё не рассказывала… Тут со мной произошла такая же история, как с Веней: пришла один раз с девчонками однокурсницами за компанию на какое-то мероприятие – и пропала. Ну как посмотреть в эти глаза – такие несчастные, потерянные, голодные (не в смысле нехватки еды, а в смысле недостатка человеческого тепла) – и отказать в помощи? Так я и стала волонтёром. Хожу в детдом регулярно: во время учёбы три раза в неделю, на каникулах – каждый день, в дошкольную группу, в основном. Со взрослыми детками сложнее, а закладка-то в раннем возрасте проходит. Конечно, я вряд ли смогу излечить их всех от этого вечного голода по вниманию и нежности, но хоть чем-то помочь – мне кажется, мой долг. В конце концов, я будущий педагог, и польза здесь обоюдная.

Мы с малышами играем в игры, мастерим, лепим, рисуем, читаем книжки, учим буквы и так далее и тому подобное – всё, что может делать обычный взрослый с обычными детьми. Я дилетант, у меня нет специального образования для этого возраста, но я вижу по их лицам, что это неважно. Главное – что я здесь, с ними, что я готова обнять и выслушать каждого, даже самого вредного и хулиганистого мальчишку, самую капризную и непослушную девочку. Первые минут десять-пятнадцать после моего прихода мы просто обнимаемся. Они наваливаются гурьбой, тесня друг друга, но в конце концов ко мне успевает подобраться каждый ребёнок.

Первое время воспитатели гневно фыркали и пытались запрещать эту кучу-малу: такое осуждется негласными правилами – нельзя приучать детдомовских детей к рукам. Они же привыкнут и потом будут донимать взрослых. Но я считаю, что для ребёнка лучше так, чем вообще никогда не знать нежности. А у местных работников нет никаких рычагов давления на меня: я не получаю зарплату, не числюсь в штате. Ну запретят приходить – так им же хуже. Я даю им передышки в работе, за которые не приходится расплачиваться рублём. В общем, устраиваю анархию и хожу в чужой монастырь со своим уставом – такая, вот, дрянь.

Первые дни здесь я постоянно ревела, так что совсем перестала красить глаза, даже тушью. Так было жалко этих одиноких детишек… Даром что они тут огромной гурьбой – каждый живёт будто в вакууме, без родных и близких. Даже строгая холодная мать – целое солнце, по сравнению с этой ледяной космической пустыней.