– Это случается со всеми девушками нашего времени, которых прогрессивно воспитали.
– Меня не воспитывали так.
– Мать воспитала. Подспудно. Направляя. Это видно. Просто так ничего не берется.
– Почему они никак не поймут, что нови не избежать?
– А с чего ты взяла, что она всем нужна? – вдруг спросила Вера.
Полина недовольно посмотрела на сестру.
– Не может быть иначе, – отчеканила Полина.
– Ты так ругаешь старомодность… Но традиции, школа необходимы для здорового развития общества. Был ли у нас такой балет или литература, если бы не преемственность?
– Стоит отличать преемственность от вырождения. Да и на балете далеко не уедешь, коли ты нищий.
– Ты неисправима.
– В этом мой шарм, – отшутилась Полина.
Полина, дорожащая своей заметной социальной ролью, особенно не углублялась в отношения между людьми и не уделяла достаточно времени кому-то конкретному. Ее друзья были лишь средством выплеснуть себя, говорила каждому она намного больше, чем те хотели или заслуживали слышать. Некоторые не выдерживали интенсивности ее панибратства, но она не винила их.
Поэтому круг ее влияния часто сменялся. И главным приятелем лета девятьсот шестнадцатого года для нее стал Матвей – свежий по сравнению с давними знакомцами, от которых она получала ожидаемые реплики. Встретив ее, сбежавшую из деревни, в сердце Петербурга, он опешил от того, что надеты на ней оказались мужские брюки.
Поля гордо топала по мощеным улицам, таким органичным вплетением продуманной архитектуры, пока на нее в совершенном ужасе смотрели вечно беременные современницы. Ради удобства они уже тогда делали аборты, рискуя жизнью, но сохраняли яростные предрассудки православия.
Обжигающая красота Полины захватила внимание Матвея. Колдовские и печальные глаза, которые словно ощупывали собеседника. Крупный ровный голос с низкими приятными интонациями. Насмешливость, надменность. Легкость и сила. Внешность свою она принимала с барской солидностью.
Полина рвалась ввысь в силу своей необузданности. Несмотря на трезвый и циничный ум она свято верила в возможность лучшей жизни, в трепете и восторге бредя миром света и солнца.
Матвей, этот добряк с проницательными глазами, бойко шел рядом и внимал ее непринужденным речам.
– Отец предлагает всем и каждому защищать родину… Мне жаль и тех, кто попал под мобилизацию. Наслушался лжи… Кого защищать? Царя, который прав никому не смог дать? Я что, должна защищать ярмо, которое у меня на шее висит? Религию, которая чуть ли не до Нового времени спорила, есть ли у меня душа? А отдельные индивиды спорят до сих пор, – запальчиво говорила Полина твердо и властно, почти утратив свой незабываемый лоск неизменного эстетизма во всем, что бы она не вытворяла.