– Нет никакого юношеского максимализма, – сказал Матвей своему улыбчивому другу Артуру. В отношении его он надолго усвоил подтрунивающий тон. – Это просто честность и нежелание мириться с несправедливостью. Те, кто говорит о максимализме, лицемеры, забывшие себя в нашем возрасте… Или никогда вообще не чувствующие.
– Тошнит от ноющих старикашек, – добавила Вера, фыркнув и рассмеявшись.
Артур смотрел на нее с явным удовольствием.
Они познакомились давно, но долгое время Вера считала Артура беспардонным и слишком навязчивым. Лишь недавно его умение слушать, терпимость, даже, наверное, чрезмерная, и ум, который он зачем-то прятал за злободневными выводами дня, сломили ее сопротивление.
Прежняя Верина оцепенелость без друзей и семьи сменилась какой-то истерией дружелюбия и доброты. Ей всем хотелось помочь, потому что она со всех сторон чувствовала к себе бережное и внимательное отношение. Вера начинала говорить и видела, как Артур оборачивается в ее сторону с улыбкой уважения. В прежние времена так смотрели на Полину, а Вера опасалась лишний раз произнести что-то, потому что не была уверена, понравятся ли им ее замечания.
Они заражались друг другом и временем. Презирать материальное они научились, а жить без него – нет. Оголтелые, отрицающие устои, они были друг для друга и для самих себя несмолкающим, незаживающим раздражителем, играя друг перед другом какофонию нелепых образов и мыслей. В основе этого сидели то ли скука, то ли желание возвысить себя многочисленными связями. Вера, раньше думающая, что подобное вовсе ей не близко, отлично играла свою роль. Она верила, что люди проходят в жизни много фаз и часто меняются, поэтому не считала, что притворяется.
Рожденные в сытых условиях, они взрослеть не хотели. Даже Матвей, повидавший больще Веры, не покончил с инфантилизмом. Он жалел об этом опыте – что-то отбилось у него прежнего, оторвало кусок. Вера постоянно говорила ему о том, что теряет куски себя. Она гипертрофировала свои чувства. Матвей, не настолько склонный к рефлексии, даже раздражался на нее за это несмотря на всю свою терпимость. Здесь он считал, что уж он-то имеет полное право говорить о собственных переменах. Но не делал этого. У всех кто-то пострадал от войны ненужной и войны междоусобной. Но падали на дно, по его мнению, лишь неблагодарные слабаки.