Здесь он снова прервался. Однако же публика теперь внимала с напряженным вниманием.
– Вы говорите про господина Муравьева, верно? – решив не деликатничать, рубанул с плеча Кутилин. – Это его стихи вы сначала читали под женским именем?
– Да, – кивнул Вяземцев.
– И под чьим же именем они пришли в «Ниву»? Помните? – уточнил судебный следователь.
– Конечно, – уверенно кивнул Фома Леонтьевич. – Они были подписаны «А. Рукавишникова».
На этот раз не было ни взрыва негодования, ни возмущенного шепота, ни шороха недоверчивых насмешек. Тишина как тяжелая портьера упала на публику, скрадывая все звуки. Известие было столь невероятным, что горожане практически все в первый миг усомнились – не подвел ли их слух? Феликса Яновича, в отличие от большинства, не огорошила новость, а потому он пристально наблюдал за поэтом. Даже в голубоватом свете фонаря было видно, что по лицу Муравьева пошли пятна гнева. Одно мгновение – и он уже оказался рядом с Вяземцевым и, схватив того за плечо, яростно тряхнул его.
– Как вы смеете? – прошипел поэт. – Вы намеренно все это устроили!
Однако маленький Фома Леонтьевич оказался не робкого десятка.
– Это вы как смеете? – крикнул он в лицо наклонившемуся над ним Муравьеву. – Как вы смеете присваивать чужой талант?! И платить за это чем?! Смертью?!
Лицо Муравьева исказилось, и он с размаху ударил Вяземцева так, что маленький секретарь захлебнулся хлынувшей из носа кровью. Пенсне слетели и звякнули о камень, а сам Фома Леонтьевич беспомощно рухнул на землю, хватая ртом воздух. Муравьев собрался снова ударить свою жертву, но тут уже подоспели Кутилин и Конев. Они в одно мгновение заломили руки поэта за спину.
– Это все ты устроил! Чертов почтарь! – бешеный взгляд Муравьева остановился на Феликсе Яновиче, который в этот момент подбежал к Вяземцеву, помогая тому подняться.
– Не надо приписывать почте заслуги следствия! – рявкнул Кутилин. – Вы, голубчик, попались!
– Да? – Муравьев внезапно успокоился, перестал вырываться, и его тон снова стал холодно-саркастичным. – Вы все равно ничего не докажете. Даже если у этого идиота есть письма Аглаи. Вы никак не докажете, что она написала их раньше меня.
– Вообще-то докажем, – сказал Колбовский, рассматривая разбитое пенсне Вяземцева. – Графологическая экспертиза позволяет определить, чей текст написан раньше.
– Я не храню черновиков, – процедил сквозь зубы Муравьев, с ненавистью глядя на почтмейстера.
– Тем хуже для вас, – спокойно ответил Феликс Янович.
Поэт скрипнул зубами.
– Руки! – Кутилин протянул наручники. – Вы арестованы!