– Кто вы, черт возьми? – не выдержал Муравьев, который чувствовал странную преграду в этом человечке, вставшем у него на пути.
Нимало не смущаясь и словно бы и не обращая внимания на поэта, гость продолжил. Обращался он по-прежнему к слушателям в зале.
– Мое имя – Фома Леонтьевич Вяземцев. Я служу корректором в журнале «Нива» – уже пятнадцать лет. И, должен признаться, службу весьма ценю. Она позволяет мне, маленькому и бесталанному человеку, прикоснуться к удивительному миру русской словесности. Должен признаться, я просто питаюсь потоками из этого мира – ровно как манной небесной.
Рассказывал Фома Леонтьевич не то, чтобы очень занятно, поэтому некоторые гости даже начали откровенно зевать. А Муравьев проявлял явное раздражение, однако почему-то не осмеливаясь уйти. Он прислонился к одному из фонарей и, сложив руки на груди, теперь нетерпеливо притоптывал ногой.
Впрочем, слишком уж долгим рассказ Вяземцева не был. Корректор признался коломчанам в том, что чрезвычайно ценит поэзию. И порой ему нравятся даже те стихи, которые редактор и издатель отвергают и не пускают в печать. Так получилось, что многие рукописи, предназначенные к уничтожению, он тихонько спас и унес домой. За пятнадцать лет службы у него образовалась фактически целая библиотека непризнанных гениев.
– А иной раз издатель и ошибется. Тоже не Господь Бог, – рассудительно говорил Вяземцев. – Отвергнет чьи-нибудь стихи – мол, не годятся. А они потом в других журналах появляются. И, глядишь, через год другой – новая звезда взошла. Так и тут…
Вяземцев сделал паузу, словно подбирая слова.
– Пять лет назад в журнал прислали стихи – сразу большую пачку. Очень хорошие стихи. Но редактора в тот день с утра зубы мучили – ни есть, ни пить не мог. Он их толком и не почитал. Глянул на подпись и говорит – «А, барышня! Ну, это даже читать не стоит. Сдай в утиль, братец!» А я, по всегдашней привычке, прочел. И стихи-то оказались замечательные. Одни из лучших, что я читал. Ну, думаю, отложу пока. А через месяц-другой еще раз редактору подсуну. Такое грех не печатать. Даром, что барышня, а пишет-то получше многих. Унес их домой. А через месяц – вижу эти стихи в «Русской мысли». Но подпись мужская. Я тогда сразу и подумал, что барышня схитрила. Догадалась, наверное, что не все любят женское печатать. И отправила под мужским именем. Ну, думаю, молодец! Я-то не выдам. И читал все время, и радовался. А потом в одном журнале вижу портрет поэта. И это мужчина. Что за черт, думаю? Зачем же тогда он сначала женским именем подписывался? Потом решил – не моего ума дела. А зря….