Елень не отводила глаз. Она не помнила его ребенком. Не помнила, что когда-то встречалась с ним в детстве, и потому не понимала, из-за чего он так старается ради нее. Он, этот человек с мозолями на ладонях от меча, не пойдет против воли отца и, действительно, женится. А ради чего? А ради того, чтобы она в доме осталась, чтобы ее дети жили и ели каждый день. Несомненно, капитан Ким уважал Пак Шиу, но в этом ли дело? Женская интуиция ей подсказывала, что все гораздо сложнее и кроется под этим что-то такое, о чем лучше и не знать. Это как раз тот случай, когда меньше знаешь — крепче спишь. Вот и сейчас он вновь опустил глаза, а по лицу бродили какие-то страшные тени, да и на холмик он смотрел с досадой, будто и ему было больно. Будто и ему было жаль — действительно жаль — близких Елень. Будто, если бы он знал… если бы он только мог…
Горячая волна благодарности омыла истерзанное сердце Елень, и она улыбнулась, а улыбка вышла теплая, искренняя.
— Не мучайте себя, капитан Ким, — тихо произнесла она, и тот поднял голову.
Ее улыбка его обезоружила. Сейчас, в этот самый миг, она улыбалась так же, как много недель назад, еще до того страшного момента, когда жизнь разделилась на «до» и «после». Холодный кулак, сжимавший страдающее сердце, дрогнул.
— Я знаю, вашей вины в случившемся нет. И живы мы до сих пор только благодаря вам. Если не лукавить и говорить начистоту, то я вас ненавидела с того страшного момента, как увидела с окровавленным мечом, и до этой самой минуты. Я знаю, что вы не расскажите, сколько заплатили за тела моих родных, но уверена, вы отдали все, что у вас было. Может, даже заняли у кого-то… Нет, не перебивайте! Я скажу лишь раз. До самой смерти я буду служить вам. Служить верой и правдой. И не оставлю вас, пока сами меня не прогоните.
Она встала, выпрямилась, оправила одежду. Казалось, ветер, будто только и поджидал жертву и, когда та появилась, набросился на нее. Он рвал длинные полы куртки, тяжело ударяя ими по ногам; завихлял волосы, стянутые на макушке в высокий хвост — пучок не смог удержать эту роскошную массу. Солнце било в спину Елень, и Соджуну, не сводящему с нее глаз, почудилось, что он ослеп. Тонкую фигуру качнуло — Соджун едва не подскочил. Но женщина на уровне глаз сложила перед собой ладони и со всем почтением поклонилась ему до самой земли — у Соджуна перехватило горло. Он смотрел, как опускаются ресницы, как ровно, аккуратно садится Елень, как ее волосы стелются по земле из-за низко склоненной головы, а сердце горело в груди, и от этого в голове разливался пожар. Но теперь он мог дышать: кулак, сжимавший сердце на протяжении всего этого времени, наконец, разжался, отпустив своего пленника.