Постепенно мой голос набирает силу и уверенность. Усталость сменяется уверенностью, затем торжеством.
– Мы стоим на пороге новой жизни. У всего есть начало и есть конец. Вот и для нашей любимой Республики пришел час перемен. Ради мира, стабильности и процветания, ради счастья наших детей Республика будет реорганизована нами в первую Галактическую Империю, прочное и безопасное сообщество, которое, смею вас заверить, простоит десять тысячелетий. Мы создадим Империю, во главе которой будет по-прежнему стоять это августейшее собрание, а также суверенный властитель, избираемый пожизненно. Мы создадим Империю, которая будет подчиняться мнению большинства, Империю, которая будет жить по законам новой конституции.
Зал тонет в буре оваций.
– Вот так, под гром аплодисментов и умирает свобода.
Сенатор Падме Наберрие едва ни с кулаками на меня готова кинуться. Хорошо хоть не в зале – в холле перед буфетом, когда был объявлен получасовой перерыв. Секретариату Сената потребовалось время, чтобы распечатать текст решения о провозглашении Империи. Голосовать надо не за мои красивые слова, а за конкретный документ. Текст которого не только подготовили, но и еще раз проверят мои юристы. Знаем мы, как из побывавших в кривых сенаторских лапках документов целые абзацы исчезают. В этом я пунктуален до крючкотворства.
– Тонко подмечено, дорогая. Свобода умирает там, где разумные перестают ею ответственно пользоваться. Забывают, что свобода существует для, а не от. Сперва заменяют ее безответственностью и распущенностью, потом прикрывают ею всяческие непотребства. А когда ворота вседозволенности и хаоса оказываются распахнутыми настежь, пугаются и отдают ее, обычно – первому встречному.
– Циничная сволочь и даже не скрываете этого!
– А вот это вы зря. Был бы циником – жрал бы как все в три горла из общественной кормушки. На мой век хватило бы. Но я зачем-то подбираю валяющуюся в пыли власть. Меняю оказавшуюся большинству ненужной свободу рук, на ответственность за благополучие тех, кто не сумел этой свободой распорядиться.
– И зачем же вы это делаете? – саркастически улыбается мне сенатор.
– Потому что у гроба карманов нет. Потому что самое сладкое слово – это власть. И потому что мне немного жаль этих перепуганных и растерянных разумных, которые за тысячи лет Республики так и не научились распоряжаться своей свободой по уму.
– Ну, прямо отец галактики и со всех сторон молодец! – начинает терять контроль над собой разошедшаяся не на шутку Наберрие.
Что-то у нее в последнее время с нервами плоховато. Да и с фигурой так себе. Наряд - мешок мешком, как у…