– Логично.
– В то время моим фаворитом был Стрельников. Это может показаться странным, ведь именно с Никитой я враждовал все эти годы, и сойтись именно с ним казалось почти невозможным. И все же он был фаворитом. Реальное вновь не сочеталось здесь с придуманным. В воображаемом мире не было места вражде и обидам. И то, и другое казалось мне недоразумением – ведь единственной разумной целью было братство. Все мы должны были дружить – и быть часть одной компании. Я понимал, что добиться этой цели непросто и что для многих она неочевидна. А, если и очевидна, они не знают, как подступиться, как преодолеть разделение, уничтожить вражду, выглядевшую случайной – и серьезных поводов не имевшую. Поводов, действительно, не было. Мелкая зависть, озлобление, желание быть лучше других, издеваться над слабыми – все это существовало как пародия на мир взрослых, воевавших за вознаграждения и должности. Но даже дух здоровой конкуренции, стремление сделать все качественнее и лучше, приобретал в стенах школы уродливый и извращенный оттенок. Нет хуже места, чем школьная скамья, нет хуже людей, чем банда одноклассников – такое впечатление сложилось у меня в те годы, хотя я всей душой верил в братство. Я думал, что только я один знаю механизмы человеческих отношений и ясно вижу, как можно правильно повернуть их, заставив работать на общее благо. На своем примере я хорошо понимал, чего именно может бояться или смущаться школьник – и чего не может никак высказать. Правильными ли были выводы или нет, но я категорически не подходил для реализации этой цели. Я не мог вымолвить и лишнего слова – в то время как обязан был стать лидером и взять власть в свои руки. Других же кандидатов попросту не было. Мечты вновь оставались мечтами.
– Как и всегда.
– Увы. Так или иначе, я не держал зла на Стрельникова и никогда не обижался подолгу. На следующее утро после драки я всегда бывал добр и дружелюбен, готовый забыть все, что случилось до этого. Фаворитами всегда становились товарищи и приятели, так как в девочек я мог только влюбляться. В случае же с мальчишками речь шла о другого рода «влюбленности». Той, которую испытывала Кити к Карениной – или главный герой «Детства» к мальчику Сереже. Иначе говоря, они становились кумирами и образцами для подражания, чем-то вроде идеальной версии тебя самого, а скорее – мужчины или женщины как таковых. Но идеальность моих фаворитов всегда бывала иллюзорной. Мне хотелось верить в нее – а потому нужные детали и черты додумывались и приписывались им автоматически, что свойственно и любви вообще. Стрельников был полной моей противоположностью, обладая смелостью, наглостью и остроумием, позволявшими ему действовать без раздумий. По этой причине он и стал для меня образцом. В нем я видел реализованным то, что лишь дремало и подразумевалось во мне, не способное выйти наружу. Беря за основу образа интересовавшие меня черты Никиты, я не задумывался о том, является ли он добрым или вежливым, внимательным или скромным. Представление об идеальном человеке было сформировано во мне заранее – так что и все продуманные положительные качества становились частью образа безо всяких сомнений. Кроме того, Стрельников был единственным моим врагом, отчего заполучить его в друзья казалось особенно сложным – и особенно важным поэтому. Возможно, наше противостояние заставляло меня уважать и ценить его даже еще сильнее. Наконец, была и третья причина. Я не мог выносить любого рода конфликтов – и сама мысль о том, что кто-то может быть на меня обижен или не дружен со мной, заставляла меня впадать в отчаяние и всерьез страдать. Всеми силами я стремился наладить отношения и показать, что хочу лишь дружить, что не желал вражды. Ведь затаенная обида могла разрастись и посеять новую. Так создавались отдельные компании и группы, так культивировалось презрение к тем, кто не с нами, а значит – против нас, так возникало ощущение избранности – и необходимости высмеивать остальных. Казалось бы, в душе никто не хотел этого – но так получалось.