Несмотря на это, были в школе места – по-настоящему волшебные. К примеру, раздевалка. Куртки и сменку в ней вешали все младшие. Вещей набиралось так много, что ярко освещенная комната напоминала собой склад. Ряды с увешанными крючками располагались вдоль и поперек, создавая впечатление лабиринта, где можно было бродить часами и заблудиться. Раздевалка была небольшой, я знал это – но воображение мое плутало в ней безгранично. Мы приходили рано, и большую часть года за окном было темно. Сразу же за ним виднелся фонарь – огромный и бледный. Да и сам подоконник, потолки и вешалки казались большими и высокими, а потому – внушающими трепет. То было особенное место – место, где сходились все пути. Странным и страшным казалось мне оно – стоило лишь задержаться здесь и остаться одному. Особенность его проявлялась в принадлежности – к миру, в котором я жил. Он был огромен – и невелик одновременно. Я знал входную дверь, охранника, дежурных в начале коридора, скамейки со стальными ножками, раздевалку, большой коридор, лестницу, наш кабинет. По дороге из желтого кирпича я перемещался – от одного к другому. Земли за ее пределами вызывали ужас. С примесью любопытства – и суеверный.
На третьем этаже, где мы учились, были коридор и площадка – площадка для игр. Это пространство (включая класс, два туалета и лестницы) равнялось в нашем понимании улице. С многоэтажными домами, дворами и собаками – со всем, что полагается. Мы «жили» там большую часть времени. Уроки почти не запоминались – но стоило лишь прозвенеть звонку, как начинались хаос и веселье. Всех игр не перечесть – но, как и везде, уважались салки и прятки. Салки были не обычными салками – но салками-прилипалками. Стены, подоконники, двери – сюда можно было «прилипать», чтобы спастись от опасных преследователей. Прятаться в туалете считалось трусостью и не по правилам. Играли только со своими. Ребята из «Б», «В» и тем более – «Г», бегали в том же коридоре – но отдельно. Лица их в памяти не задерживались. Казалось, что их очень мало и что все они сидят по своим классам – здесь же, снаружи, бегаем только мы. Это считалось правильным и естественным, ведь мы были «А», лучшие, просто «мы» – которым нет дела до «них». Так это виделось мне – ни с кем из соседних классов не дружившему.
В любом случае, места всегда хватало. Дежурные были и здесь, но тоже не запоминались – словно деревья или мусорные баки. Они ловили тех, кто «бегал» – но, так как бегали все, нарушителей почти не оказывалось. В одном конце коридора было окно, в другом – дверь, ведущая к старшим. Оба производили впечатление чего-то страшного и загадочного, такого, что всегда было и куда нельзя идти – но ужасно хочется. Узор на окне состоял из разноцветных стеклышек и ассоциировался с чем-то магическим, возвышенным и церковным. Дверь была непрозрачная и со стальными шестами (за них тянули вместо ручки). Я не помнил ни одного случая, чтобы она открывалась, и не мог представить себе, что находится по ту сторону. Так или иначе, пространство это было для меня другим измерением, местом, куда мечтаешь попасть – но где ни за что на свете не окажешься. Еще более древней и магической казалась дверь наверху, в тупике. Даже через непрозрачное стекло ее проникали мрак и тишина, наводившие ужас. Мысленно к ним прибавлялись паутина, привидения – и кто-то еще пострашнее. Однажды мы с Настей прятались там. Мы изображали Гарри и Гермиону, тайком сбежавших с урока. Попытка оказалась успешной. Рита Короленко (изображавшая миссис МакГонагалл) искала нас везде, беспомощная и напуганная – и даже обиделась. Жутко было сидеть у той двери. Но удовольствие перехитрить Риту превышало все на свете.