– Это, конечно, очень похвально.
– Благодарствую. Идеи его стали, в общем-то, логичным продолжением моих первых фантазий – фантазий по организации «огоньков» и групп закадычных друзей, производивших на окружающих самое приятное и загадочное впечатление. И все же мы заметно отличались. Открытый и невыносимо общительный Генрих был законченным и неисправимым праведником, старавшимся ради удовольствия и счастья других – маской же дурашливости и таинственности прикрываясь лишь для безопасности и большего веселья. Безопаснее быть клоуном, душой компании, весельчаком и гулякой, чтобы об истинных твоих намерениях никто не подозревал. Творить добро открыто – увы, довольно странно и неловко, но главное – совершенно ни к чему. Ведь левая рука, как известно, не должна быть осведомлена о действиях правой. При этом вся демаровская клоунада имела дополнительный и важный смысл. Таким образом Генриху удавалось завоевывать доверие большинства – далекого от высоких чувств, идей и моральных принципов. Им нужен был понятный человек, «свой парень», разделявший их интересы и времяпровождение. Будучи одновременно блестящим актером и человеком во всех отношениях способным, де Мар почти всегда добивался того, чего хотел, а именно – дружбы. Только с очень умными людьми можно было говорить серьезно и открыто – хотя и здесь он оставался весельчаком и болтуном, менявшим лишь тему разговора. И только совсем уж оригинальным личностям можно было предлагать дружбу в открытую. Ведь при всей естественности такого порыва в него почти невозможно было поверить. К тому же, широкий круг знакомств обещал лучшее понимание человечества и мира вообще. Так как невозможно понять их, вертясь в узком кругу избранных и опасаясь «опуститься», сойти в ту среду, где по представлениям интеллектуалов искать и открывать нечего, так как вся правда – за ними. Для Генриха же правдой являлось все, любое проявление жизни – от утренней молитвы до ночной тусовки в клубе. Каждая сторона жизни любого человека была важна и интересна ему, ни одну он не мог обойти, не попытавшись понять, а, кроме того – разделить.
– Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Согласен. Но выдумка – она на то и выдумка, что не обязана считаться с «реальным» положением вещей, позволяя нам вволю насладиться идеальным. Поэтому в мире, где обитал Генрих, существовала также и Маргарита. Не совсем та, о которой речь шла в романе – но, как и всегда, додуманная и усовершенствованная согласно моим предпочтениям. Присутствовала там также и Ира, в лице герцогини Луизы де Лоррен – ближайшей ее подруги (все титулы и имена в этой вселенной были аутентичны произведениям Дюма). В целом, все это имело вид глубоко эгоистичной игры, так как по воле демиурга (то есть, собственно меня) роли персонажей постоянным и желаемым образом перетасовывались и менялись по настроению. Так, Генрих и Марго (условная чета Наваррских) не были возлюбленными (как не были ими и герои книги) – но в то же время Маргарита мыслилась как единственная и неповторимая, властительница дум и богиня. В эти моменты, когда любовная страсть одолевала меня особенно сильно, я безо всякой логики рушил ее дружеские отношения с де Маром, делая их любовниками. При этом Генрих переставал быть Генрихом. Он становился мной. Не различая нас двоих и воспринимая его как альтер-эго, как своего представителя в мире фантазий, я действовал как Генрих и в ситуациях с ним происходивших подставлял себя на его место. В случаях же, когда я стремился откровенно нарушать его принципы (к примеру, рыцарские), воображение автоматически устраняло его из этой вселенной и превращало ее в альтернативную. Все здесь было точно таким же, за исключением одного: я имел право любить Маргариту, не знавшую никакого Генриха – и не имевшую дружеских отношений так же и со мной. Иными словами, допускал страшный произвол и творил, что хотел, будучи властелином всего и вся. В этой версии вселенной Ира (которую я, в любом случае, воспринимал здесь только как Луизу) так же, в некотором роде, устранялась, не существуя для меня до тех пор, пока существовало чувство к Маргарите. Позднее же, когда оно ослабло и перестало иметь значение, я вернулся к версии с подругами, где Луиза все еще была на вторых ролях (что придавало ей еще больше очарования, так как мне-то была известна ее значительность, которая впоследствии могла проявиться по одному лишь моему желанию) – после чего устранилась совсем уже Маргарита.