Оставив его перстень на пыльном столе, я неохотно покинул опустевший кабинет, аккуратно закрыв за собой дверь. И все же, когда я отдалялся от кабинета, мне казалось, будто я снова слышу тихие шаги за плотно закрытой дверью.
Мне не хотелось ничего, в том числе двигаться, говорить что-то кому-то, а временами мне не хотелось даже дышать. Тишина вокруг была упоительна, и я искренне наслаждался ею, отвергнув абсолютно все, что меня окружало.
Когда легкие руки легки на мои плечи, заключив в некрепких объятиях, я не обратил на это никакого внимания, молча продолжив сверлить холодным взглядом каменный пол, которому я всегда был особенно безразличен. Я смог вернуться к привычной запертой реальности лишь тогда, когда пухлые губы бережно припали к моему лбу.
– Раньше, когда тебе было больно, я всегда целовала тебя в лоб, и ты каждый раз говорил, что тебе больше не больно, – мягкий, едва приглушенный голос Рене успокаивал меня, понемногу заглушая все мысли, от которых изнывало мое сердце. Смотря в ее любящие глаза, затемненные печалью, я не хочу больше ничего, в том числе и прежней жизни. Ее теплые прикосновения успокаивали меня, заставляя позабыть обо всем, а добрая улыбка, от которой просто некуда было деться, казалась мне самым прекрасным таинством во всем белом свете.
Коснувшись пальцами ее мягкой щеки, я нежно убрал прядь ее длинных пепельных волос за ухо, не переставая любоваться ее по-домашнему теплым образом.
Темно-зеленые глаза, поглотившие весь приглушенный свет настенных канделябров, неотрывно смотрели на меня, безустанно твердя о своей преданности. Ее кожа цвета слоновой кости, облаченная в красивое красное платье (цвет которого ей невероятно был к лицу), казалась ненастоящей, тонкой и какой-то излишне хрупкой.
– Куда делись те беззаботные годы, Рене? – Мое дыхание, едва способное согреть, кольнуло ее в шею, заставив безупречное тело вздрогнуть от неожиданно нахлынувшего холода.
Уголки ее алых губ изогнулись в простодушной улыбке.
Запустив свои теплые пальцы в пряди моих волос, она долго не сводила с меня своих глаз, в которых я все чаще замечал какую-то робкую радость, Рене тихо ответила:
– Давно забыты, а если нет, то забудутся рано или поздно, – голос ее звучал ровно, не без капли какой-то очаровывающей тайны. – Хоть мне и не верится, что тебя, Энгис, я смогу когда-то забыть. – Ее легкая рука скользнула по моей щеке, остановившись у шеи, покрытой едва затянувшимися ожогами. – Как же мне всегда хотелось прикоснуться к тебе хотя бы раз, и сейчас я не верю, что могу это сделать.