– Ага, – я спустился в овраг, где было сыро, навалено сухостоя и пахло болотом. И встал прямо под самым бревном.
Алеся продвигалась по бревну медленно, чуть ли не с закрытыми глазами, я шел – понизу, стараясь совпасть с ее ритмом движения, но все равно чуть не опоздал. Алеся упала, где – то на середине, с тихим: Ой…!
– Я ловлю тебя, слышишь! – заорал я, и время как будто замерло, или совсем остановилось.
Она упала точно в мои руки, удивительно невесомая, но мне все равно пришлось присесть, чтобы ее удержать. Ее лицо оказалось рядом с моим лицом, и мы поцеловались. Впервые. Нам казалось, что в этом мире мы теперь только вдвоем, одни, и вокруг никого, совсем. Нас никто не видит. Но видели все…. Но отчего – то, промолчали. И только лыбились, заразы, в спину. Впрочем, мы теперь тоже часто улыбались – глядя друг на друга, замирали, выпадая из этого пространственного континуума, оказываясь снова наедине, или просто – вместе.
*
А ночью, после отбоя, кое – как дождавшись, чтобы остаться одним, отправились гулять. Пусть все крепче уснут…
Нам так хотелось романтики, большой луны, бокалов с французским вином, набережную у реки и ароматы цветущих роз.
Но в наличие были лишь спирт, луна и река, я предложил сделать шампанское – разбавив спирт лимонадом, но он закончился как назло (три баночки пепси я взял с собой вместо пива, когда подумал, что «еду – то – к детям»). Алеся, предложила привезенную из дома бутылочку минералки, никогда не пил такой гадости как спирт с йодированной минералкой, Алеся тоже, но мы лишь смеялись, в голове все равно приятно зашумело и стало тепло и свободно, взявшись за руки, мы отправились к реке. К реке вели сто ступеней, крутых, деревянных и шатких, на этой старой лестнице были и два десятка фонарей, но их никогда не зажигали.
Мы стояли посредине пути, обнявшись, и смотрели вниз – на реку, в которой отражались большие летние звезды, и любовались разведенными в речной долине метрах в ста от лестницы кострами, ну никакого уединения. Проклятый Горшок…
*
Внизу, в долине реки вторые сутки стоял отряд инструктора – Горшка. Тридцатилетнего оболтуса. Всего такого нескладного, заросшего черной бородой. Не снимающего своей камуфлы болотного цвета даже в жару. И очень милой – рыжей и веснушчатой воспитательницы – Нюрочки, приколистки и насмешницы – 17 лет.
Двое суток назад, они должны были уйти на сплав, в их корпус въехали новый отряд – ребята из Чернушенского детского дома, их питание в столовой было выдано сухпайком на неделю вперед, и поэтому им приходилось готовить себе завтраки, обеды и ужины на костре самим.