– Ну, вы тут того, не очкуйте, – я улыбался. Однако ребята не оценили моей улыбки.
Как только мы вступили в деревню по широкой хорошо утрамбованной тропинке, почувствовали запах тлена, нас окружили невидимые с берега упавшие изгороди палисадов, заросших лопухами и крапивой. Но вот окна в домах целые, и все завешаны занавесками или заменяющими их расшитыми красной нитью тряпками, на некоторых окнах резные деревянные ставни, все в чудных птицах.
И заборы, везде глухие, крепкие заборы.
Мы стучим, в окна, калитки, двери…, но нам никто не открывает.
– Может они все на работе, в поле там, – шепчет себе под нос Илья. – Картошку садят, или пшеницу?
Никого…
И вот удача, из-за одной двери нас глухим, скрежещущим басом послали на хуй. Значит люди здесь есть, или нелюди. На старом дереве ржавыми гвоздями прибит скелет кошки и зарубки, как будто туда метали нож или топор.
А вокруг ни кошек, ни собак, и даже птицы не поют, только давящая на уши тишина. Слышно лишь как шумят деревья от ветра и скрипят незакрепленные ставни: свииии-свииии-и-ии. Как ржавым гвоздем по сердцу.
Мы ищем. Нет не одно общественного колодца…., ни колонки.
Мы идем, а все местные тропики регулярно выводят нас в тупики, когда дорога плавно переходит в траву высотой по пояс и выше, или поля, заросшие ядовитым борщевиком.
И вдруг, из двух пугал, торчащих посреди запущенного огорода, одно оказалось бабкой, лет под девяносто на вид. Одета она, в засаленный мужской пиджак, свисающий до скрюченных артритом колен, длинную застиранную юбку, и татарские калоши. У бабки округлое морщинистое лицо, посеревшее, уже совсем какое-то – отжившее, и только глаза – бойкие, с хитринкой, бледно голубые.
– Чего ребяты. Водицы.
– Ага, – это мы с Ильей отвечаем дуплетом.
– Да заходите в калитку, чего вам тут глаза мозолить.
– Да кому? – Спрашиваю я. У вас тут вообще люди то живут?
– Человек пятьдесят, – отвечает бабулька. – Да все не живые, мертвый у нас тут народ проживает то, – тяжко вздыхает она.
Мы с Ильей, и притопавшим вместе с нами крепким пацаном – Денисом, стоим и офигеваем от такого ответа. По спине скребутся ледяные мурашки. Конечно, хочется знать… Но, вопросов на эту тему, больше не задаем.
– Вы одна живете? – Спрашивает, зачем – то, Илья.
– Да нет, шепелявит бабка, – с братом. Прибился лет десяток назад, а раньше все по городам куролесил. Говорит, что брат, я уж сама то и не помню, брат не брат, до этого посчитай, его пятьдесят лет не видела. Так живем дружно, не ругаемся, да и делить нам нече, теливизора и того – нет, он у нас почитай и не ловит, вот радиво слушаем.