Какие мы все – таки глупые люди, конечно, каждый из этих ребят мечтал, чтобы их – забрали в семью. А я по своей личностной недоразвитости на тот момент, даже об этом ни разу не подумал. Помню лишь, как удивился, как они к ним бросились (к маме и сестре), окружили, закружили, защебетали, и долго не желали отпускать, до самого их отъезда. А где в это время был я сам, не помню… Но, могу вспомнить, что больше всех других, тогда старалась – полная Настя – коротко стриженная, жутко спокойная блондинка двенадцати лет. Она попала в интернат лишь год назад и поэтому в ней, не чувствовался этот лихой налет отчужденности, во всем сквозила домашность этого ребенка. Она еще не смирилась со своим положением и считала его временной константой, как будто, действительно, просто была в пионерском лагере и скоро вернется домой, когда закончится эта смена, и тогда, все будет по настоящему….. Первое письмо – полученное мной по приезду домой было от нее. Половина Настиного письма, самая теплая и душевная, со стихами собственного сочинения адресовалась моей маме. Возможно, в отличие от меня уже тогда, моя мама все это понимала и принимала с мудростью взрослого человека, но совершенно не была готова к какому либо решению об усыновлении, а я в свои двадцать сам еще оставался дитем.
*
Напарница Наташи, Маринка уехала неожиданно, сорвавшись под вечер, сказала, что повидаться, с также внезапно нагрянувшим братом в Пермь. Брат, по словам Марины, работал в Египте инженером и навещал родню раз в год, привозя целый мешок иноземных гостинцев.
Еще тогда, я решил, что это отсутствие подруги на ночь, организовала Наташа. Возможно, все так и было.
Начиная с вечера, Наташка начала ходить вокруг меня кругами словно кошка, невзначай прикасаясь особо выступающими частями своего тела, а я делал вид, что ничего не происходит. Наташка возмущенно фыркала и кидалась в меня то полотенцем, то лежащими на подоконнике яблоками, потом дефилировала у окна, в умопомрачительной кружевной ночнушке, да я до сих пор не знаю, как они правильно называются. А я из вредности и упорства никак не реагировал на распыленные в воздухе вожатской комнаты флюиды. Просто в один момент выключил свет и завалился спать под скрежет Наташкиных зубов и скрип ее пружинной кровати, она еще около часа ворочалась в своей койке, видимо не могла уснуть.
Проснулся я посреди ночи от взрыва и последующего:
Ой!!! Мама!!!!
В потемках я вскочил с кровати и почувствовал острую боль в правой ступне. Дотянулся до выключателя, а когда зажегся свет, увидел что весь пол усыпан мелкими осколками стекла, Наташка сидит на кровати, накрыв свою голову одеялом.