– Так это она работала с Робертом?
– У Роберта была налажена сеть и производство внутри страны. Она помогла усовершенствовать производство, повысить производительность, найти каналы сбыта. К тому же, то, что они выдавали под своей религией, стало крупнейшей в стране сектой. Вы работали на полях, а у него есть целые фабрики, где шьют дешевую одежду, детские игрушки, и это не облагается налогами. Мы пока даже не знаем, как она развозит товар по всему миру.
– Интересно, Мая догадывалась, о том, что делали они оба? – призадумалась я.
Марк вздохнул и снова наклонился ко мне за поцелуем.
– Не думай об этом! Пусть она в твоих воспоминаниях останется положительным человеком.
Собрав разыгравшиеся чувства, я отправилась в душ.
В машине было прохладно, как и на улице. На электронном табло на заправке градусник термометра показывал двадцать два градуса мороза. На дороге уже не было праздничного настроения, все стало серое, грязное и покрыто дорожной солью.
Проезжая мимо кафе, мы взяли несколько пакетов еды на вынос. В небольших бумажных свертках томились еще горячие сэндвичи с курицей и помидорами, зажаренные на гриле, картошка фри и пончики с разноцветной глазурью. Небольшой походный термос утром я наполнила вкусным цитрусовым чаем, а на дорогу приготовила пару горячих бутербродов.
Всю дорогу я обдумывала, что сказать Кристине. Что сделало ее настолько равнодушной, даже к убийству собственной матери.
Снова оказавшись в маленькой комнате, за столом, к которому можно наручниками пристегнуть человека, я наблюдала как её, мою старшую сестру, заводят и усаживают рядом. Нам позволили остаться наедине. Выглядела она лучше, чем ее отец в этой же комнате пару дней назад. Ее лицо без макияжа стало гораздо серее, глаза казались маленькими и впавшими глубоко в глазницы, волосы растрепаны и грязные, слипшиеся. Единственное, что выдавало, что ее пытали – то, что она сидела чуть согнувшись и тяжело дышала. Ее знобило, она потела. Она явно крепко сидела на своей продукции.
– Сожалею о твоих родителях – начала я. – Мая хотела, что бы ее кремировали, поэтому…
– Да мне насрать! – перебила меня Кристина. – Можешь просто выбросить ее тело в канаву.
– Почему ты так говоришь? Она же твоя мать!
– Она жалкая. Она прощала все тому, кто ей пользовался. Она не говорила ни слова, когда находила постороннюю женщину в своей постели. Молчала, когда он тратил все на любовниц, а мы сидели дома на одной пачке макарон неделю. Она не сказала ни слова, когда её семнадцатилетняя сестра, обходившая ее как во внешних данных, так и в умственных, залетела от её мужа. Я призираю ее слабость. – По щеке девушки в этот момент лились слёзы, образуя светлые борозды на запыленном лице.