Врач скорой помощи зажимал раны, сдавливая грудь Марка, одновременно не давая ему терять сознание.
– Не отключайся! – Кричал он, похлопывая Марка по щекам. – Еще немного брат, почти приехали.
Женщина – санитар, совсем недавно пришедшая на службу после медицинской школы, в отличии от своего более опытного коллеги не поддавалась паники. Она методично выполняла все пункты оказания первой помощи: делала уколы и обрабатывала раны.
В то же время предательски запищал кардиомонитор, отображая прямую линию.
– Адреналин, скорее, – закричал мужчина.
–Раз-два-три-четыре-пять-шеть… – шептал он, делая массаж сердца.
Губы Марка слегка подрагивали, выпуская отставки воздуха. Глаза уставились в одну точку и лицо стало выражать полную умиротворенность.
Санитар поднял вверх кулак и со всей силы ударил Марка в грудь, его мертвое тело вернулось, а нить кардиографа так и не шевельнулась. Лужа крови под ним начала проливаться на пол.
Последовал еще один удар и слабый вздох.
– Пульс слабый, давление пятьдесят на двадцать, – констатировала женщина. – Мы приехали.
Карета скорой неслась по предрассветному городу в центральную клинику, где принимали самых тяжелых пациентов. Большого потока машин еще не было, так что скорая неслась по подмерзшей дороге, не притормаживая на заносах. Впереди подъездная дорога больничного комплекса была подсвечена светодиодными светильниками вдоль тротуара. У парадного входа их уже ожидали врачи, готовые принять тяжелого пациента.
***
За горизонтом забвения не было боли. За горизонтом забвения только одиночество и темнота. Я, словно, находился посреди теплого, бесконечно удобного океана покоя. Он как нежное махровое одеяло, в которое тебя заворачивают в детстве родители после душа. Блаженное удобство и комфорт. Я бы хотел остаться здесь.
Рук и ног я не чувствовал, казалось, что их как у куклы не было вовсе. Неожиданно всю эту бесконечность вокруг стали подергивать круги пульсирующей ряби, принося чувство дискомфорта и отголосок боли.
Странное, щемящее чувство внутри груди, которой не было, как магнитом потянуло меня куда-то вверх. Темнота начала опадать, становилась серой и менее вязкой, а где – то поблизости тишина стала заполняться фоновым шумом, который вскоре перешел в едва различимые голоса.
Вскоре пришло ощущение, напоминающие покалывания, когда отсидишь ногу, только эти ощущения были во всем теле. Сознание, наконец-то, стало проясняться, и я понял, что должен открыть глаза.
Глаза ослепил яркий свет маленького фонарика. Это был один из врачей, звавший меня по имени.