Так прошло два дня. К обеду третьего его стало отпускать. Он проснулся. И последнее, что он помнил из своего сна-ямы, – бледно-голубые глаза Наташи и её слова: «Пора. Иди».
Очнувшись, он сел на кровати, огляделся, рассудок начал возвращаться к нему. С ужасом увидел грязную, смятую постель, стулья, валявшиеся на полу, покрывало, сдёрнутое с дивана, задранные концы половиков. Видимо, всё это падало, когда он совершал свой марш–бросок. Всё ещё пошатываясь, он пошёл в ванную, умылся ледяной водой, почистил зубы. Бриться и расчёсываться сил уже не хватало. Позавтракал сырыми яйцами: организм настойчиво требовал восстановления. Напился воды, прямо из-под крана – некогда ждать, когда закипит чайник. И, постепенно обретая способность мыслить, Назар Петрович вспомнил об Алишере. Он не мог понять, какой сейчас день и сколько времени, – на улице темно. Включил телевизор и ужаснулся: с момента их последней встречи прошло уже три дня! Что он ел? Холодно ли ему? Но Назар Петрович осознавал, что сейчас, после этой непонятной болезни, он не сможет дойти до нужного двора и – тем более! – помочь мальчику. Позвонить Андрею? Слишком поздно, ведь еще как-то надо объяснить, кто такой Алишер. Он решил подождать до утра, восстановиться, насколько это возможно, и утром обязательно идти к мальчику, что бы ни случилось. С этой мыслью он, всё ещё слабый, провалился в глубокий, но на этот раз восстанавливающий сон.
Проснулся Назар Петрович позже обычного. Ни о какой зарядке и не помышлял, наспех сварил яйца – на завтрак пацану, сложил почерствевший хлеб и подсыхающий сыр – в борьбе с голодом ни от чего не стоит отказываться, заварил чай. Вышел из подъезда, и в лицо ему ударил уже холодный осенний воздух, и серые, мрачные капли хлестали по веткам деревьев. Капли слетали с осиротевших веток и собирались в больших лужах. Видимо, дождь шёл не первый день. «Накормлю его, вернусь и приготовлю горячее. Надо уговорить его обратиться в полицию или какой-нибудь приют. Куда-то же распределяют таких детей. О его тайне никто не узнает, я прослежу», – рассуждал он по дороге.
Дойдя до детской площадки, он не стал стучать по скамейке, а сразу пошёл к балкону.
– Алишер, ты здесь?
Тишина. Даже шорохов не слышно. Может, из-за дождя?
– Алишер, сынок, я пришёл. Выходи. Пожалуйста.
Никто не ответил. «Неужели он ушёл? Не дождался?!», – страшная мысль пронеслась в голове старика. Он нагнулся, но ничего не смог разглядеть. Тогда он встал на четвереньки, несмотря на слякоть вокруг, и, пытаясь быстрей привыкнуть к мраку, вглядывался вглубь. В углу лежало что-то тёмное, но Назар Петрович не мог понять, то ли это просто одеяло, то ли это мальчик. Он протянул руку – для этого пришлось практически лечь – и нащупал рукой лежанку, на которой, вероятно, и лежал обычно ребёнок, и потянул её на себя. Лежанка оказалась тяжёлой для одеяла. Значит, Алишер здесь! Но почему не отвечает и не выходит? На мгновение Назар Петрович замер, страшась своей догадки, и осторожно вытащил худое тело мальчика. Глаза его были закрыты, рот, наоборот, приоткрыт. На исхудавшем лице отчётливо проступала каждая косточка, губы приобрели неестественный фиолетовый оттенок и искривились. Одежда на мальчике вымокла, прилипла к телу. Дрожащей рукой старик пытался нащупать пульс… Положив пальцы на тонкое запястье, Назар Петрович перестал дышать. И почувствовал слабое сердцебиение. Жив! Жив!