Затем полчаса пешком, по каше – мокрой грунтовке, и – вот моя родимая бытовка.
Убранство нашего рабочего жилища оставляло желать лучшего и было весьма скромным. Потресканный, дощатый, самодельный стол, скамейки, сколоченные на скорую руку. Деревянное, белое окно, которое невозможно было до конца закрыть, гордо стоящие в углу зелененький оптический нивелир со сломанной геодезической рейкой, и наконец, вишенка настоящей рабочей бытовки – стены, увешанные выцветшими рабочими робами и дырявыми, ободранными спецовками.
Горбач и Вован на месте вовсю рубились в тыщу. Аваз, как всегда первый в котловане. Уже успел развернуть старенький, советский сварочный аппарат на триста восемьдесят вольт. Играючи, умелыми руками начал свое мастерское укрощение ослепительной, сверкающей сварочной дуги. Подтянулись Вован и Горбач. Звонко, оглушительно застучали удары молота дизельного копра «Хитачи». Работа закипела, настоящий, суетливый, пролетарский день начался.
У меня появилось два объекта. На втором работала «давилка». Давилка – сваевдавливающая установка. По-красивому – машина для погружения свай в грунт методом передачи статического усилия.
Ее можно было использовать вблизи домов, так как она не давала никакой динамики.
К счастью, вторая стройка находилась ближе к дому – всего лишь в часе езды. Я чередовал работу на объектах – один день на копер, другой – на «давилку».
На давилке были крановщик Кирюха, стропальщик Миша, сварщик Леха и разнорабочий Алик. Ки-рюха – молодой парень, но уже большой профессионал. К двадцати семи годам уже обзавелся тройней.
Леха – сорокашестилетний полуалкаш. Бывало, он приходил на работу в сопли бухой. Иногда, если мужики соглашались работать без него, я отправлял его выспаться в бытовку или домой. Ставил ему восьмерки в табеле. Жалко его… Совершенно потерянный, одинокий, никому не нужный мужик… С какой-то очень печальной историей за спиной. Работал Леха, когда был не пьяный, за троих. Поэтому, закрывая глаза на слабость Лехи к спиртному, его до сих пор так никто и не уволил.
Алик – мужик шестидесяти четырех лет. Давно, блин, должен быть на пенсии. Маленький, худенький, с усами, седой, лысоватый. В черной спортивной шапочке и старой, местами рваной робе. Мне было больно смотреть, как он тащит стальные пластины и тяжеленные цепные стропы. Каждый раз, видя, как он волочит по земле здоровенную цепь, я подбегал к нему, пытался помочь, но он всегда меня отстранял, говорил: «Занимайся своими делами. Вон сваи приехали, прими лучше, а то они могут и брак подсунуть».