Однажды, в очередной тяжелый, загруженный, тринадцатичасовой рабочий день я попытался его понять:
– Зачем тебе все это нужно, Алик? – вопрошал я. – Может, хватит себя так мучать? Стропы крановые тащить! В гроб себя загонишь! У тебя же пенсия есть!
– Пенсия-то она пенсия, а как же внуки? – спокойно, медленно, глядя на меня глубокими голубыми глазами, отвечал старик. – Купить им что-нибудь иногда хочется. Им же тоже надо.
Эти внуки… Однажды я позвонил ему домой, вопрос по работе решить. Взяла трубку внучка: «Э! Дед! Давай сюда! Тебе тут названивают! Быстрей шевелись! Ты что, не слышишь!?». Как же стало обидно услышать такие слова в сторону старика-бедолаги, который корячится, не жалея себя, таскает в грязи тяжести на своем шестидесятичетырехлетнем горбу… Но, наверное, в философии Алика что-то есть… Возможно, и я бы себя так вел. Наверное, для внуков и умереть на работе можно…
Однажды Леха пришел на работу вусмерть пьяный. Сваи надо было варить, и сроки поджимали. На помощь пришел Алик. В молодости он считался неплохим сварщиком, в армии научили, заборы варил.
День идет. Работа тоже. Все по плану: Леха спит пьяный (ничего, на этот раз он ответит за то, что подставил Алика, жалости пусть больше не ждет), Алик варит. Да, кривоватые швы, но ничего, сойдет.
Внезапно, как снег на голову, на нашем объекте появился городской чиновник высочайшего ранга. Да такого, что выше и быть не может. На сегодня у него выпал внеплановый обход государственных объектов. Он подошел, сполз в котлован прямо к стыку сваи, который только что закончил обваривать Алик. Я чуть под землю не провалился… Честно. Реально чувствовал страх. Эти швы… Прожоги, наплывы… С умным, серьезным видом я стоял возле сваи. Кривые швы резали мне глаз, я нервничал… Чиновник подошел к свае в упор и сказал: «Нормально». Фух… Я вновь ощутил твердую землю под ногами.
День ото дня не легче… Леха уже трезвый как стеклышко, работает, как машина – за троих: стропует, тащит вспомогательные цепи и материалы, играючи варит ровнющие, идеальные швы, сбивает быстрыми движениями молотка шлак, красит антикор, берется за ограждение «давилки» и замертво «прилипает». Меня на месте нет. Я отошел принять машину с соляркой.
Я испуганно бегу на крики. Я не знаю, каким образом его «оторвали». Леху ударило током. Он не может разжать руку. В глазах Лехи пустота. Он падает. «ЧТО ПРОИЗОШЛО! ВСЕ ВЫКЛЮЧАЕМ!» – кричит крановщик Кирюха. Я звоню начальству:
– Владимир Евгеньевич! Лешу Колесниченко ударило током, он «прилип»! – нервно кричу в трубку.