Он ухватил своё корыто за помятую ручку и снова поволок на горку.
Не прошло и получаса, как Мишка с опущенной головой стоял у Полюськи дома, посередине большой комнаты, которую хозяева гордо называли «зала». В левой руке он держал шапку, а правой размазывал по щекам слёзы и сопли. Девочка молча сидела в углу на маленькой скамеечке со сломанной ножкой и раскачивалась из стороны в сторону. Глаза её были припухшими, а голова перевязана белой кружевной тряпочкой, оторванной, наверное, от кухонной занавески или подола ночной рубашки. Бабушка, замотанная крест-накрест пуховым платком, сидела на стуле, опустив голову, что-то бормотала. Костлявые пальцы с распухшими суставами разглаживали юбку на острых, как у кузнечика, коленях.
Полюськина мама стояла прямо перед Мишей и строгим голосом делала выговор. Перед войной она несколько месяцев посещала курсы санитарок при ОСОАВИАХИМе и могла без врача определить, что сотрясения мозга у дочери нет, царапина небольшая, и травма вообще неопасная. А вот напугать бестолкового мальчишку надо как следует, чтобы до него дошло наконец, и в другой раз он никого бы и себя самого не искалечил по-настоящему.
– Ты понял, что я тебе говорю? – спросила она, заканчивая воспитательную речь.
– Понял, – шмыгнул носом Мишка.
– Что ты понял?
– Что так делать нельзя…
– Как делать?
– В корыте кататься…
– Да не про корыто я тебе говорила, Миша… Просто надо думать, перед тем, как что-то делаешь. По сторонам внимательно смотреть… Что бы не навредить кому-то, или себе самому… Понял?
Мишка шмыгнул носом и кивнул головой.
– Ничего он, Оля, не понял, – неожиданно сказала бабушка. Она встала со своего стула и подошла к мальчику. – Ты посмотри на него только… Трясёт головой, как козёл, а в глаза не смотрит. Погляди, дурья твоя башка, что ты с девочкой наделал и прощения даже не попросил.
Она подняла сухую костлявую руку, постучала скрюченным указательным пальцем по его голове и сказала:
– Проси прощенья, бестолочь, дурья башка. И на колени встань, чтобы Полиночка тебя простила. Дубина стоеросовая.
– Зинаида Петровна, ну зачем вы так-то… – попыталась защитить его от злобной свекрови Полюськина мама. – Он и так уже всё понял. Ты ведь понял, Миша?
Миша испугался и заплакал сильнее. Слёзы катились по щекам и капали на пол, увеличивая лужицу от растаявшего снега вокруг мокрых валенок.
– Нет, Оля, говорю тебе: ничего он не понял… Ему хоть кол на голове теши. Пока сам по дурьей своей башке не получит как следует, ничего не поймёт. Вот попомните мои слова… – И она снова стукнула по Мишкиному затылку костлявыми пальцами. – Прямо вот сюда… Пока по котелку этому бестолковому чёрт своей лапой его не треснет, ничего он не поймёт…