Будто приторможенная опускает взгляд, когда на локоть ложатся его пальцы, сжимают больно. Он подталкивает её чуть в сторону. Чтобы вроде как не посреди холла.
Она же, как тупая овца, подчиняется. Смотрит на длинные холодные пальцы, чье касание даже отдаленно не пахнет деликатность.
Думает, что он не утруждал себя приветствием, но очевидно узнал.
Думает, что и сама ничего, кроме отрицательных эмоций, при его виде не испытала. А ещё острое желание, чтобы вот сейчас рядом не оказалось Али. Тем более, Данилы.
Взгляд непроизвольно снова летит вверх — на лицо. Скулу. Она правда красная.
Потом в глаза — которые смотрят вроде как пренебрежительно. Вроде как улыбаются. Но от него веет агрессией.
— Не надо меня трогать.
Санта говорит первой. Гордится тем, что голос не дрожит. Впрочем, как и взгляд.
Игнат отвечать не торопится. Смотрит всё так же — сверху. Ждет, наверное, что она под этим взглядом сморщится изюминой.
— Стоишь посреди коридора. Рот раззявила. Глядишь, муха влетит.
Когда говорит — Санту возвращает в детство. Когда отец оставлял их наедине — всё где-то в подобные замечания и превращалось. Она для Игната — глупая сопля, которая вечно всё портит. Он для неё — моральный урод, сведший отца в могилу.
— Что ты тут забыл? Тебе тут не рады.
— Много на себя берешь. С-с-санта…
Игнат вроде как парирует, произнося имя с протяжным «с». Тоже в той же манере, что во времена, когда им приходилось терпеть компанию друг друга. Что про себя «С-с-санта» заменяется «с-с-сукой» девушка никогда не сомневалась.
— Я тебе раз скажу, а ты попробуй впитать, глазастая. Если надо — запиши. Не пытайся через своего ебаря мне козни строить. Услышала? Сиди на попе ровно и молись, чтобы у меня не возникло непреодолимого желания вас всё же в крошку… Я же мог. А вы даже спасибо не сказали, что мы вас пожалели тогда…
Пульс забился в висках ещё на первом предложении брата, но, будто по его заказу, Санта услышала каждое слово. Каждое же наверняка запомнит…
Только желание «сесть на попу ровно» они не вызывают. Скорее наоборот.
Санта дергает руку, которую Игнат так и не отпустил. Вскидывает взгляд без страха, зато со способной дыры жечь злостью…
— Ты кем себя возомнил? — и задает вопрос, ответом на который становится новая улыбка.
— Это ты кем себя возомнила, соска малолетняя? Думаешь, я тебя насквозь не вижу? Решила, что самая умная? Что Чернов тебя трахнет пару раз, а потом будет ходить за мной по пятам и мстить за твои слёзки-обидки?
— Заткнись, придурок…
Слова Игната не задевали так, как ему, очевидно, хотелось бы. Но по сердце всё равно хлестали. Потому что он, очевидно, в курсе их с Данилой отношений. И это, очевидно, плохо… Очень-очень плохо…