Которая смотрит на Данилу извинительно, пожимает плечиками…
Он же кивает просто. Отталкивается от стойки. Поворачивается…
Он в курсе, где здесь переговорка. И оскандалиться он не боится.
Идет по знакомым коридорам, не тратя тебя на ностальгическое сожаление. Суки здесь всё провоняли собой. Место больше не волшебно. Это давно не царство истины. Здесь не торжествует справедливость. Здесь не чтят закон. Лекса умерла вместе с Петром.
Жалеть здесь нечего.
И хранить тут нечего.
— Сложности есть, я не отрицаю, но мы не думаем…
В переговорную, в которой когда-то сам вот так сидел за длинным овальным столом на планерках, Данила заходит без стука.
Его тут, очевидно, не ждали. А он «рад» видеть каждого.
У доски с какой-то ебучей презентацией, держа указку в руках, стоит Игнат. Внешность — копия отца. Нутро — ржавчина и гниль.
Его слушают внимательно те, кто не брезгует каждый день подавать руку. Кто не побрезговал когда-то кинуть Лену с Сантой на деньги. Кто прогадал, сделав ставку на ушлепка.
Среди присутствующих — Макар. Среди присутствующих — Максим…
Единственный, кто на Данилу реагирует чем-то другим, кроме удивления.
На пухлых губах расцветает гадкая, сука, ухмылка…
Он откладывает карандаш, который держал в руках, откидывается на спинку стула…
Найдя взглядом его, дальше Данила уже не идет.
Ему посрать, кто будет свидетелем. Партнеры, инвесторы… Да в жопу…
— Ты сдохнешь, сука…
Он говорит, абсолютно отдавая себе отчет в каждом слове. Делает два шага к столу, берется за спинку стула, подвернувшегося под руку. Знает, что грохота будет больше, чем увечий, но у него терпения не хватает смотреть на эту рожу.
Стул летит четко в цель.
Не ожидавший подобного Максим прикрывается руками и отталкивается…
Запущенный Данилой стул отскакивает от локтей, а сам Наконечный грохается со своего…
— Ты что творишь? Кто пустил?!
Первым в себя приходит Игнат. Начинает истошно орать. Будто сам не знает… Будто мог бы остановить…
Максим пытается встать на ноги, ему даже кто-то помогает, но Данилу остановить — нет. Все следят, как обходит стол. А потом — как кулак выбивает воздух из легких. Максим больше не улыбается. Только став — сгибаетстя вдвое, пытается схватить новую порцию…
Но это сложно сделать, когда тебя вздергивают и тащат к окну. Когда на шее хват, когда выжигают глазами…
— Сука ты… Говно собачье… Ты беременную напоил и изнасиловал. Понимаешь вообще? Мою. Беременную. Жену.
— Иди нахер, придурок… — Максим старается оттолкнуть, но получается наоборот — Данила сдавливает сильнее. Дает пощечину. Это не больно, зато унизительно. — Какое «изнасиловал»? Какая нахер «жена»? Ты облолбался?