В лифте тут же снова стало тихо, но от стен будто до сих пор отбиваются лучики-колокольчики…
— Дочки — это счастье, Дань…
Пётр говорит, смотря на погасшую трубку, Данила зависает ненадолго… Он никогда об этом не думал. Любой ребенок — это счастье, наверное.
— Любит, и ничего ей доказывать не надо. Просто тоже люби…
Глаза Петра продолжали улыбаться, но в них будто параллельно с этим чувством расцветает ещё и грусть. Почему — догадаться не сложно. Кроме дочки у него есть сыновья…
— Чем провинилась? — Даниле не очень-то интересно, если говорить честно. Но Петру явно хочется немножечко за жизнь… А он ведь много мудрости из подобных для себя почерпывал всегда. Главное, важное уловить. Главное, никогда не забыть…
— Поспорили просто… Хвостом вильнула, не выслушала… Вспыльчивая она у нас… Волнуюсь за неё иногда. Гордой быть хорошо, но горделивой — плохо…
— Но позвонила же…
Данила кивает на телефон, Пётр с задержкой кивает.
— Позвонила…
Снова смотрит перед собой… Снова долго. И снова понятно, о чем думает. Она — да. А «не она», наверное, никогда не звонит, какой-то бы дичи ни наворотили.
— Когда созреешь, Дань, ты на одном ребенке не останавливайся, — Пётр снова ожил неожиданно, после второго толчка лифта — они на этаже Лексы. Сильнее плечи распрямил, шагнул вперед. На плечо Данилы снова приземлилась рука. Ткань пиджака смяли пальцы… — Долго бодаться могут. Но они как вырастут — будут друг для друга опорой. Это важно. Во всяком случае, я очень на это надеюсь… Может хоть у тебя быстрей получится…
Последние слова были пропитаны безнадегой больше, чем надеждой.
Стоило створкам разъехаться, Пётр сделал шаг в свою Лексу первым.
* * *
Стоило створкам разъехаться, свой первый после долгих лет шаг в Лексу сделал Данила.
Здесь кое-что поменялось, опытный взгляд отметил. Пусть сейчас ему и откровенно похуй, но что-то осталось без изменений и разорвало в клочья и так убитое сердце.
Как можно ненавидеть то, что так сильно любил?
Как можно мечтать уничтожить то, на благо чего работал, отдавая всего себя?
Как у Петра получились такие разные дети?
Почему злу так долго позволяли считать себя правым добром?
Почему позволял он?
Офис-менеджер увидела его ещё у лифтов, с улыбкой встречала приближение…
— К Игнату Петровичу. Если занят — пусть освободится.
Его заявление девушку взволновала. Глаза забегали по разложенным на столе бумажкам. Ей нужно несколько секунд, чтобы собраться и поступить как-то правильно… Ещё одна наивная «Санта», работающая на насильников и уродов.
— Игнат Петрович сейчас на совещании… К сожалению…