Я нехотя отвлекаюсь от старого компьютера, что величественно громоздится в кабинете терапии, не боясь выставлять напоказ свою разваливающуюся старость. Все это время, до того, как в кабинет ворвалась Алиса, я слепо пялился в экран, пытаясь собрать воедино разбитое на осколки сознание… Я ненавидел, проклинал новый год, проклинал всех празднующих соседей, распустивших на всю квартиру зловонный смрад дешевой еды, ненавидел, потому что сам был лишен всех новогодних традиций, потому что ничего, кроме одиночества, в ту важную ночь не ощущал…
– Что же случилось?
– Ну, у нее есть одна новость. Иди к ней. Сейчас же!
– Какая новость?
– Узнаешь, – и она юркнула за дверь, а потом, выглянув из-за угла, добавила. – Честно, я тебе даже завидую, – на сей раз она ушла точно.
День сегодня не предвещает ровным счетом ничего. Выходи на задний двор, любуйся падающими снежинками и кури, если имеешь страсть к табаку, или торчи в помещении с закрытыми окнами, читай журнал или книжку или залипай в телефоне… Отрываться от нагретого стула и идти куда-то жутко не хочется… И без того разбивает опустошение, высасывающее силы, вызывающее апатию и изнеможение…
Я нехотя поднимаюсь, в коридоре ни души, даже администратор, забрав с собой рабочий городской телефон, оторвался от рабочего места. Сначала мне даже чудится, будто входная дверь в клинику заперта на замок.
– Звали? – Я украдкой переступаю порог ординаторской, где скопился весь коллектив. На каждом лице, без исключения, довольная улыбка, у меня же настолько измотанный от самоистязания вид, что я, отчетливо чувствуя давящую тяжесть мешков под глазами, в тайне удивляюсь тому, из какого резерва берутся силы, чтобы стоять на ногах.
– Мне тут одна знакомая сообщила… В общем, не хочешь перейти в другую клинику? Врачом? Я тебя порекомендовала уже. Парень ты смышленый, понимаешь многое, я вот и подумала, что тебе уже пора. Птенцы однажды покидают гнездо, – философски подмечает она, сплошняком покрывая меня новогодней энергией, от которой воротит наизнанку. Это все из-за того, что я не рядом с Кариной, а на чертовой работе…
Я пожимаю плечами. В сущности, мне наплевать, разве что… Не придется более мыть полы и отчитываться, подобно маленькому мальчику, почему следующая смена нашла в каком-нибудь дальнем углу клочок шерсти.
– Даже не знаю.
– Это нормально. Неуверенность – это нормально, – с материнской добротой начинает Мария Михайловна и делает шаг мне навстречу. – Знаешь, когда мне впервые предложили выйти на должность врача, я тут же отказалась. Потому что боялась ответственности, как огня. А потом, через полгода, меня уговорили и чуть ли не насильно заставили, – Мария Михайловна, держа в руках поварешку больше походит на добродушную хозяйку и заботливую мать, нежели чем на врача. Ее беспощадно потрепанная жизнью внешность приписывает ей почтенный возраст, и я оказался в смятении, когда совершенно случайно узнал, что этой женщине только сорок три года… – А выбора не было, кто-то обязан был перекрывать смены, вот я и пошла, и, знаешь, мне сначала было очень страшно, помню, коленки под столом тряслись и язык заплетался, когда вопросы хозяева задавали. Ой, а как же мне плохело, когда казалось, будто ляпнула я ерунду или будто хозяева смотрят на меня, как на деревенскую дурочку. И со всем этим приходилось справляться, иначе-то никак. Но ты ведь парень крепкий, разумный, такой, хладнокровный даже, тебя сложно удивить. Даже сейчас. Алиса бы, вон, от счастья завизжала бы на твоем месте, а ты… – Она без значения махнула поварешкой, благо, та была чистой. – Ну что, что думаешь?