Веселость и счастье бьют ключом в ее груди. Буквально пару минут спустя она резко переменяется в голосе, залепетав весенней птичкой, прилетевшей с зимовки в родные края:
– Извини, – ласковое потирание моей руки, – просто поверь на слово. Не нужны никакие цветы. И давай не будем портить сегодняшний день, хорошо? Этот чудный весенний праздник. Не будем же портить?
– Не будем, – в полном спокойствии обещаю я.
– Вот и славно. Мне так много всего хочется сказать…
– Чего же?
– Не знаю. Но чего-то хорошего, светлого… Я так рада, что наконец-то наступила весна, я так счастлива только от того, что светит солнышко, – говоря, Карина буквально подпрыгивает, и меня самого окутывает золотистое счастье, разливающееся по венам и артериями, насылая на разум эйфорию. – Ну просто счастлива, как тут объяснить? Меня радуют эти лучи! Радует, что можно теперь вот так вот беззаботно выбегать на улицу, не боясь затеряться во вьюге и замерзнуть. Меня как будто переполняет солнечная энергия, и я сама готова светиться… Ты ведь понимаешь меня?
– Конечно.
– И сейчас ты такой милый, такой… – Она сильнее, словно с намерением пройти насквозь, прижимается ко мне, трется, как кошечка, о плечи, а потом, пока никто не видит, поднявшись на поребрик, целует.
Обнимаясь, мы крепко держим друг друга. Между нашими смешными юношескими лицами какие-то миллиметры. По какой-то неведомой, мистической интуиции я чувствую, как в ее карих глазах тонет, будто в расплавленной карамели, душа. Я до безумство люблю ее глаза и, всякий раз заглядывая в них, как зачарованный, не могу оторваться, отчего пропадает действительность, отчего кажется, будто тело утаскивает необъяснимая для физиков сила в неведомые дали, какие восхваляют поэты, писатели и певцы…
– Идем, – дергает она меня за рукав.
Я поворачиваю голову направо: навстречу нам медленным шагом тащится старушка. Водящуюся за Кариной повадку я приметил еще давно: она стесняется проявлять любые, даже самые малейшие знаки внимания на людях, когда сам я не испытываю ни капли дискомфорта… Это различие в поведении частенько провоцировало мелкие ссоры.
– Вообще-то, дома еще и папа будет, я говорила?
– Нет.
– Ну, ты с ним тоже особо не разговаривай. Зададут вопрос о делах – не спрашивай в ответ, хорошо? – Наставляет она меня таким твердым тоном, будто другого выбора у меня быть не может. И, в самом деле, я могу разве что слушаться и повиноваться.
– Почему?
– Ну, потому что. Не хочу объяснять, просто… Просто сделай все, как я прошу, ладно?
Пораженный требованиями, я киваю. На асфальте, попадаются стебельки желтых мимоз, которые не постеснялись раздавить грязным каблуками или кроссовками, но которые, подобное предсмертному хрипу, испускают тонкий, едва сладковатый аромат. Такими темпами к концу дня весь асфальт усеется лепестками роз и веточками мимоз, которые до последнего будут беспощадно топтать. А уже с завтрашнего дня постепенно начнут переполняться увядшими цветами мусорки. А дальше тоска и гниение…