– Я отойду буквально на пару минут, – и она, не поворачиваясь, кивает в знак понимания, а мне вдруг так хочется без стеснения обнять ее сзади, притянуть к собственной груди, воющей голодным волком от желания…
Я удаляюсь в уборную, умываю лицо прохладной водой, надеясь хоть так привести себя в порядок после бури волнения… Я не отрываюсь от отражения в зеркале: что-то в нем ненастоящее, игрушечное, как будто видишь сон, желанную фантазию. Ну, столько лет неудач в отношениях, одиночества, а тут… Все так изящно гладко. Как в сказке. Разве так легко бывает? Это все вино, списываю я ноющий монолог в голове на алкоголь… Карина завязывала шарф, когда я возвратился обратно в зал.
По-джентельменски помочь надеть пальто я не успел, она, видно, не собиралась ждать, будто тем самым косвенно заявляя о собственной способности позаботиться о самой себе.
Мы выходим на улицу. До какого же головокружения я обожаю, когда на город ложится темень, падающая с космических просторов, с самых черных глубин. Я люблю, когда фонарные столбы сбрасывают наземь желтые линии лучей, когда рядом человек, о котором, засыпая, мечтаешь.
Вечерняя прогулка наша продлилась не так уж и долго. В Автово мы вернулись где-то часа полтора спустя после ресторана, может, чуть больше, за временем я не следил вовсе, оно и так слишком быстро бежало рядом с Кариной, и тратить драгоценные секунды, чтобы просто углядеть расположение часовых стрелок или цифры на электронных часах, я себе не позволял.
Желтые окна сталинских домов на пару с полумесяцем, фарами машин, подсветкой и фонарями освещали нам путь. Последние перед прощанием минуты склоняли к неоправданной грусти, напоминая о простой истине: все имеет свойство кончаться, ничто не удержать рядом, и даже сам человек обременен концом. Я проводил ее до парадной, перед которой мы нежно и продолжительно обнялись… А потом… Потом вечер кончился.
Домой шел я наполненным приятной усталостью, с осознанием, что день удался, что я со всем справился, что к Карине я подобрался еще на несколько шагов ближе. И у меня сама собой возникала неистовая мотивация совершать последующие шаги навстречу ей.
Когда я открыл дверь, с конца коридора мне пискляво крикнула девочка:
– Здравствуйте!
В сущности, это была девочка лет десяти. Было в ее внешности что-то забавное, наивное, даже располагающее к себе. Исходила от нее некая доброта, которую, судя по крикам и воплям, какие бывают при побоях, раздающимся, как минимум раз в три дня, абсолютно никто не ценил. Мне вдруг становится до невыносимости жаль, что родилась она в семье эмигрантов, отчего обречена быть изгоем в местной школе, отчего обречена носить бремя стереотипов…