– Просто что?
– Просто такое предчувствие возникло…
– Какое?
– Не могу описать, как будто…
– Как будто что?
– Как будто… Не знаю, идем скорее, – я беру ее за руку и легонько тяну, как будто это я позвал ее к себе в гости, как будто это она замялась перед самой парадной.
Мы заходим в квартиру. С первого взгляда, уютненький домик, где пытается преобладать модерн. Светлая мебель, светлые обои, в каждой детали прямые фигуры…
Карина подает мне вешалку для пальто… Вот проклятье! Идиотизм! Мелочность, накладывающая каменный крест на дальнейших отношениях. Дырявый носок… Я никак не предвидел, что сегодня окажусь в гостях, поскольку рассчитывал только на прогулку по Ботаническому саду, и поэтому напялил на ноги еще один признак нищеты… А ведь я думал, что, когда закончу институт, эта бедность отстанет позади, уйдет, как страшный сон с рассветом… Беречь нормальную одежду для особых случаев… Как это низко к самому себе и убожественно… Боясь опозориться, я не снимаю ботинки, и Карина смотрит на меня такими удивленными глазами:
– Ну? Что ты стоишь? Ботинки надо снять.
Я киваю. Неторопливо присаживаюсь. Медленно, до предела возможного растягивая каждое движение, развязываю шнурки на одной ботинке, потом на другом. И каждое мгновение я чувствую ее удивленно-непонимающий взгляд, отчего мои щеки покрываются стыдливой краской, каждое мгновение я боюсь лишиться чести…
Наконец, устав наблюдать за мной, открыв светлую дверь, она предупреждает:
– Ладно, я мыть руки, а ты… Снимай ботинки пока…
Карина нырнула в ванную – зажурчала вода… Вот он – момент спасения. Я моментально гашу свет, чтобы самому не любоваться собственным позорищем, стремительно скидываю ботинок, кое-как поправляю порванный носок, чтобы закрыть дырку… И одновременно я успеваю ненавидеть самого себя: каким же надо быть бараном и оборванцем, чтобы носить порванную одежду? Самооскорбление, самонеуважение выглядят именно так… Чтобы отвести подозрения, я намеренно застреваю в коридоре. Она выходит из ванной и сразу же удивленно и с нетерпением негромко восклицает:
– Да что же ты там стоишь! Идем же!
Взяв ситуацию под контроль, Карина обхватывает мое запястье и тянет за собой. Я мою руки под ее надзором, чувствуя себя глупым дитем, за каждым движением которого пристально надзирает мать, решившаяся по всем идеалам воспитать представителя нового поколения.
Мы заходим в первую комнату – в глаза сразу же бросается темно-сиреневый диван, ободранный котами по углам, на котором полуразвалившись, уставившись в негромко шипящий телевизор, отдыхает женщина лет тридцати пяти, у которой еще должны быть силы, но вид которой косвенно намекает на растраченные в пустую возможности, чьи исчезновения сменило равнодушие, частично выражающееся в придирчивой требовательности. Рядом с ее бедрами валяется какая-то беллетристика в мягком переплете, выуженная из шкафа разве что для эстетики. Левая рука ее сжимает пульт от телевизора.