Поколение «все и сразу» (Храбрый) - страница 89

Опять стук. Я кричу:

– Минутку!

За дверью, как выяснилось, топтался сосед. Худой азербайджанец с женой и двумя детьми. Этот мужчина вечно бегал с фартуком, и забота о детях лежала исключительно на нем, чем занималась его супруга – загадка, которая меня вовсе не волновала. С ним у меня сложились хорошие отношения, пару раз он выручал меня по всякой мелочи, благодаря чему я чувствовал себя в долгу перед ним. Мы здоровались каждый день, изредка перебрасывались парой слов по пустякам, а сложное имя его я не помнил…

Он стоит с миской плова, широко улыбается, показывая пожелтевшие зубы, будто ему только что вручили по доброй воле разрешение на жительство в России…

– Плов любишь?

– Люблю.

– Угощайся.

Он протягивает тарелку и тут же, словно отдав почетный долг гражданина, не дожидаясь благодарности, разворачивается. Я в растерянности… Мысли с небывалой легкостью вылетели из головы!

– Спасибо большое! Я… Я верну тарелку вам завтра.

– Да когда тебе угодно будет, – на мгновение повернувшись, отзывается он все с той же широкой улыбкой, как будто улыбку та ни при каких обстоятельствах не слезает с его лица.

Я закрываюсь. От горячей стряпни поднимался пар, в то время как запаха как таковой не слышится… И на вид выглядит этот плов чересчур жирным: желтые пятна масла сплошняком покрывают рис с морковью. И все же во мне пробуждается аппетит, я достаю из кухонной тумбы вилку и усаживаюсь за нежданный ужин… Напрочь отвратительное на вкус блюдо! Есть его невозможно! Какое счастье, что он не пригласил меня на плов в гости, какое счастье, что я могу, несмотря на доброту соседа, отказаться пересиливать себя. Я ковыряю в тарелке вилкой, надеясь найти кусочки мяса, которых почти что и не нет, и затем выбрасываю ужин в мусорку под столом. На старой тарелке, повидавшей распад СССР, в чем я не сомневался, остаются жирные темно-желтые следы масла.

Расстроившись сорванным ужином, я во второй раз принимаю чертов душ и ложусь спать, рассчитывая, что завтра встану с ярым стремлением схватиться за великие дела, что следующий день окажется настолько плодотворным… А почему, собственно, за ночь должно что-то измениться? Вроде как причин на то нет, но я слепо верю в этот пустяк, как отчаянно молящийся в чудо. Величайшая ошибка любого, даже из самой знатной семьи, человека – отсутствие формулировки собственных желаний. Не имея как таковой сформулированной цели, я страстно желаю результата: богатство и слава… Но что бы я со всем тем делал, очутись по волшебству оно у меня в руках? Явно ведь ничего хорошего бы не вышло…