– Я, правда, не злюсь, – притихшим голосом, какой возникает, когда обезоружен, когда сдаешь себя высшему суду, на котором вместо человеческих судей восседают божественные существа, повторяю я.
– Тогда напиши, когда вернешься домой.
– А ты выздоравливай.
Я аккуратно целую ее в щеку и затем выхожу в грязную парадную, где держится стойкий запах отгоревших сигарет и по ночам разливается спирт…
Несправедливость и инфантильность! Мы взрослые люди, а зависим от родителей, от их настроения, от их желаний… Мне вдруг кажется постыдным тот факт, что я ухожу с пустыми руками в двадцать два года. Разве это серьезно, возвращаться домой, как в школьные годы, от девушки, в которую влюблен и которая живет у родителей? А вместе с тем я отчетливо понимал, что квартирка моя совершенно непригодна для совместного проживания. Любая бы мадмуазель, издали завидев те условия, в каких я торчу, тут же сбежала бы, и эту мысль я твердо вбил в собственную голову.
Я ловлю себя на мысли, что с момента первой встречи с Кариной я ни разу так и не заглянул в кафе один, чтобы по старой привычке начиркать в тетрадке какой-нибудь пустяк или банально переждать шторм дум и страхов, залипая на ежесекундно сменяющиеся лица прохожих. Впрочем, отдых в кафе – излишняя напыщенность, не имеющая ни цели, ни ценности. Я останавливаюсь перед входом в ничем ни примечательную кофейню, пытающуюся смелыми возгласами заманить нечаянного спутника… Слева прокружил желтый кленовый лист с черными пятнами, еще чуть-чуть, и он бы плавно приземлился бы на мое плечо, покрытое черным пальто, на котором от старости держалось множество катышков.
Я двигаюсь дальше. Какой толк торчать в нерешительности на одном месте? Пустая бессмысленность. Небо вон какое красивое, хоть портрет ему пиши: насупленное, темное, с выделяющимися контурами грозных облаков…
Сплюнув на мокрую землю, будто только так можно избавиться от жидкой фракции гнева, я глубоко в легкие втягиваю воздух. Кислород, как воздушный коктейль, легко опьяняет, отзываясь в ногах мелким подобием невесомости. В голову ударяет куцее умиротворение, когда в груди от набранного воздуха, потяжелев, колит…
В дверь постучали. Через силу я с трудом размыкаю слипшиеся глаза. Я медлю, втайне уповая на то, что во второй раз стучать не вздумают, значит, ничего серьезного не случилось, значит, не придется слушать болтовню пьяного соседа… Минут десять назад, раздевшись, я, накрывшись одеялом, улегся с желанием как можно скорее провалиться в объятия Морфея. Время почти что подходило к десяти, а я так и не взялся за ужин, решив лечь спать абсолютно голодным. Я неспеша натягиваю штаны. Странно, что за дверью, никто не копошится. Может, правда, никто более не ждет? Зажав в руках футболку, я в нерешительности замираю на месте…