Гарики тоже удалились, обматерив шутника – впрочем, весьма беззлобно. Первое апреля же!
Мы приступили к работе. Впрочем, громко сказано. Приступил Эдуард, которого дядя Ваня отправил за штыковыми лопатами – сегодня нам предстояло копать ямы под столбы. Нам же с Витей дядя Ваня сказал:
– Пер’дохните, ребяты.
Эх, надо было сразу мне сбежать, отговорившись каким-нибудь уважительным делом: срочным вызовом к начальству, диареей, забытым в стакане кипятильником… Витя буквально набросился на меня и стал насиловать – вербально, вербально. По его словам, в выходные он уже сходил в соседний лагерь «Металлист» Института стали и сплавов – посмотреть, нет ли там баб помоложе. Не было там баб. Был вечно пьяный подонок радист, который с утра до вечера крутил на весь лагерь с окрестностями Аллу Пугачёву, Боярского и «Модерн Токинг».
Я зевал, зырил по сторонам, даже чесался – всячески пытаясь дать понять моему визави, что неинтересны мне разговоры с ним на сексуальную тематику, что в плане секса на данный момент мне интересна только одна женщина, обсуждать которую я с ним не намерен и вообще ни с кем не намерен. Витя никак этого не замечал, лез ко мне, заглядывал в глаза, временами переходил на интимный тон, похотливо подсмеиваясь, предлагая и мне за компанию подсмеиваться вместе с ним.
– Витя, стоп! – сказал я наконец. – Ты культурный человек, работаешь в самом престижном в стране месте – в МГУ. А впечатление такое, что тебя, кроме баб, ничего на свете не интересует.
– Ну отчего же? – озадачился Витя. – Интересует.
– Что, например?
– Ну… Как, наверное, у всей московской интеллигенции – искусство, литература, поэзия…
– Так и давай говорить о литературе. Кто твой любимый поэт?
– Пушкин.
– Ну вот! Поговорим о Пушкине. Жизнь прекрасна и многообразна, зачем же сводить её…
– А Пушкин-то, ведь, кстати, тоже был ходок ещё тот… А ведь авторитет! Ты согласен, что он – авторитет?
– Пожалуй что согласен.
– Тогда посмотри, что он писал.
– Что, например?
– Про женские ножки.
– Ну, про этот предмет он, насколько я помню из школьного курса, писал вполне невинно…
– Ха! Не невинно, а завуалированно… Я специально изучал этот вопрос. И всё просёк!
– И что же ты просёк?
– Всё! На уровне литературоведческого открытия!
– Да ну? – воскликнул я с энтузиазмом. – И что же это?
– А вот, сам смотри: он долго распространяется на тему женских ножек, дескать, долго забыть их не мог, и во сне вижу, и всё такое. А потом попросту перечисляет открытым текстом, где он её имел, хозяйку ножек, промеж этих самых ножек, всё по порядку – первое: под столом под скатертью, второе: на травке, третье: на чугуне камина, четвёртое: прямо на полу, на паркете, наконец, пятое: у моря на скалистом берегу… А дальше-то что? С венецианкой молодой катается в гондоле. И она то говорлива, то нема, то говорлива, то нема! Это что, по-твоему, значит?