– Ты, Василий Палыч, всё-таки еврей! – сказал мужик нашему начальнику. – Еврей! Вон – у тебя доски какие лежат, а говорил – нету…
Полковник Передастый обиженно засопел.
– Там тех досок-то… – сказал он.
– Мне всего штук двадцать-то и надо…
– Эх… – полковник махнул рукой.
Решилась Расея…
– Щас подошлю людей!
Довольный мужик убежал, а наш начальник, не иначе как с досады, решил проинспектировать трудовой процесс. Не дезертировал ли ещё кто с трудового фронта? Глаз да глаз за этим контингентом.
Поплевав на палец, он потрогал поверхность щита. Поверхность была мокрая, поскольку с утра дождь лил не переставая.
– А первые полсотни уже поставили? – спросил начальник, вполне благожелательно.
– Дак вон, стоят сохнут! – ответил дядя Ваня.
– Хорошо! – сказал начальник и завернул за штабель ещё не проолифенных щитов.
– Это что за мужик был с начальником? – спросил я дядю Ваню.
– Дак начальник с соседнего лагеря!..
У моего любимого шефа была привычка: услышав, как на его лекции кто-то болтает, он, вместо того чтобы выгнать болтуна за дверь, преисполнялся сарказма и рассказывал, что известен случай, когда две дамы, просидев в одной камере десять лет и выйдя на волю, первым делом присели на лавочку у выхода – поговорить. Такого же рода иронию можно было употребить в отношении дяди Ваня и его напарника Сани. Минута пыхтения в присутствии начальника сменилась новой дискуссией:
– Да отпускай!
– Не! Не отпускай! Держи!
– Да отпускай!
– Дак упадёт же!
– Дак и пусть упадёт! Ничего с ней не будет!
– Да как же ничего! Разобьётся же!
– Да не разобьётся.
– Разобьётся!
– Не разобьётся!
– Разобьётся!
– Не разобьётся!
Начальник, оказывается, далеко не ушёл. Внезапно вынырнув из-за штабеля, он сказал:
– Дядя Ваня, ты зачем проявляешь несознательность, казённый стройматериал хочешь изуродовать?
– Я? – удивился дядя Ваня. – Не-е-е! Держать, только держать…
Мы с Эдуардом прыснули и едва удержали в руках щит, который как раз тащили на площадку.
– Держать, только держать! – озабоченно сказал я.
– Иди ты к чёрту! – Эдуард опустил на землю свой край щита и сел на него, трясясь от смеха.
В результате, трудовая смена прошла у нас весело – как в цирке. Дождь прекратился, и после работы я пробежался до четвёртого ущелья – мои друзья хиппи куда-то сгинули вместе со своим лагерем, – вернулся в лагерь, залез в море. Не уверен, что эксплуатировать до бесконечности любовь ко мне Зинаиды Максимовны было бы хорошей идеей, так что без приглашения с её стороны проситься в горячий душ на пищеблок я не осмелился.
Потом стемнело, и наступило шесть часов самосовершенствования. Во время урока французского я понял, что не то в мире что-то изменилось, не то со мной что-то не так. Когда сладко замерло сердце от слова feminine. Да и потом – наткнувшись на упражнение, в котором требовалось перевести фразу «француженка ли она?», я едва не упал в обморок.