В крапиве мелькал красный адмирал. Темнее ночи было его щетинистое туловище и тонкие ноги, словно обгоревшие на солнце. Крылья, будоражившие воображение, покрывали полосы и белые пятна, и мне казалось, что с них осыпалась золотистая пыльца.
Я лежал на одеяле за поваленным стволом, упираясь подбородком в кору.
Внизу по дороге бегали и хохотали во весь голос мальчишки, явно довольные ласковой теплынью. Их смех не могли заглушить весёлые, громкие разговоры взрослых. Раздавалось шуршание шин об асфальт. Мелкие камешки хрустели и отскакивали от колёс. Под облаками летел, протяжно крича, альбатрос.
Не видела ли меня бабочка? Может быть, она думала, что я хочу её поймать? Если так, то она сильно ошибалась. У меня не было сачка, да и проворством и ловкостью я не отличался. По крайней мере, я не терял терпение и не отвлекался, чтобы вытереть пот. Всклокоченные волосы липли к мокрому лбу.
Адмирал сел на листок, повернулся боком и, расправив крылья, замер в притворном испуге, прямо говорящем, что ничуть не боится ни меня, человека, ни моей странной, замысловатой техники. Значит, мы сдружимся! Я повернул затёкшую шею, и у меня что-то хрустнуло. Звук не произвёл на бабочку впечатление. Застыв под льющимся лучом, вдохновительница искрилась, как крошечная росинка, слишком прекрасная, чтобы её смахивать. Собственно, я и не собирался. Я навёл объектив, сфокусировавшись на цели. В режиме макросъёмки яркие краски, как мазки на полотне, особенно выделялись на размытом фоне.
Если издалека детали были едва уловимы, то вблизи всякая мелочь живого существа представлялась мне воплощением идеала. Голова, хоботок, грудь, брюшко и остальные части тела, обыкновенное строение, подаренное природой. Вроде, всё, как всегда, просто и аккуратно. Удивительно, что в этой букашке было столько жизни и лёгкости, столько изящества и очарования, перед которым я не мог устоять.
– И почему такая красотка не улетает, а? – спросил я шёпотом. – Подожди, не отвечай.
Прежде чем сделать снимок я затаил дыхание. Как и в первый раз меня охватывало волнение. Тогда у меня затряслись руки. Я испортил кадр с многоножкой. Помню, как она переползала тропинку, и как над ней склонилась девочка в цветастой панаме, с палкой в пухлой ладони, измазанной сиропом. На долю секунды почудилось, что многоножка погибнет, и моя затея провалится. Я хотел было повернуться, но, к счастью, девочку позвал дедушка, и она ускакала по ступеням, ведущим к ветхому домику.
Выбор пал на многоножку неслучайно. Я испытывал жгучее желание идти против большинства, так как мало кто фотографирует неприятных, вызывающих страх и тошноту, насекомых и прочую гадость. Многоножка вышла скучной, неяркой. В общем, первая фотография комом.
