Но теперь я был более опытным. Пальцы подрагивали, но почти незаметно, скорее от нетерпеливого предвкушения, нежели беспокойства. Радость от нового кадра опьяняла. Я растягивал удовольствие, наслаждаясь притихшим ветром и только-только наступившим летом с его жарой и сладкими папайями и ананасами.
Мои планы не поражали грандиозностью, но всё же я любил их строить и воплощать. Я поставил цель, что сниму двадцать самых разных пауков за июнь таким образом, чтобы виднелся каждый волос на мохнатых лапах.
Вдруг бабочка вздрогнула, будто подгоняя. Она явно была раздосадована моей медлительностью. «Давай, пока я здесь, с тобой, пока у меня не появились важные дела», – шевелила она призывно тёмными усами.
– Ну ладно, ладно, сейчас.
Я щёлкнул раз, ещё раз, третий и заметил, как вибрирует воздух. Ткань больше не спасала. Земля обжигала живот, нежно-розовую кожу ступней. Шершавый ствол, к которому я прислонялся, царапал губы. Но как ни старайся, ни погода, ни окружение не причиняли существенных неудобств и служили невесомой преградой на пути наслаждения от досуга, сочетающего в себе приятное с полезным.
Мне удалось сделать фотографий шесть, как минимум, до тех пор, пока адмирал не поддался неодолимому чувству, что преследует любую бабочку, то есть чувству полёта, и, поднявшись над зарослями, запорхал.
– Быстро же ты!
Я вскочил и, надев шлёпанцы, поставил камеру на дерево, чтобы скрутить одеяло. Так мне открылся вид на тех самых мальчишек в свободных футболках, красных, возбуждённых от игр под открытым небом.
Я уловил горячий запах маринованной курицы и пончиков в пудре. Соседи готовились к обеду. Старуха Палмер, как глава семьи, развалившись в плетёном кресле, лениво раздавала указания, какую банку с манго вскрывать можно, а какую нельзя. Пир они устраивали еженедельно, каждое воскресенье. Если не спадала духота, они отдыхали на кухне, отворив окна. Когда улица освежалась лёгким дуновением ветерка, семья выносила стол и складные стулья. Кто-то жарил во фритюре ванильные шарики, кто-то поливал шоколадным соусом раскрошенный лёд на десерт, а кто-то за неимением занятий ловил стрекозу и гонялся с нею за младшими братьями и сёстрами, которые неизбежно получали синяки. И здешний попугай верещал на ветке:
– E ola, e ola, e ola!1
Я надеялся отыскать новый кадр.
По обеим сторонам от дороги стояли дома с синими, красными, серыми и коричневыми крышами. Все похожи друг на друга, так как были удалены от берега. Район не предназначался для туристов, нас редко посещали одинокие путешественники, не говоря уже о любопытных толпах, увешанных цветочными ожерельями и носящих фигурки девушек в юбках из пальмовых листьев, с кокосовыми скорлупами вместо лифчиков. Чем ближе к белому песку, тем пышнее. Рядом с водой были построены бассейны, виллы, отели, от высоты которых накатывало головокружение. Впрочем, о них я знал немного, всё по рассказам папы, работающего администратором.