– Не расслышал, – воскликнул я наигранно.
– Говорю, вдохновился?
Я медленно брёл к золотому цветку, упиваясь головокружительным восторгом. Оставалось немного до цели, до потускнения кошмарного воспоминания! Я чувствовал, что Лана звала к себе. Она пела песню и протягивала руку с нежностью заботливой матери. Мама… «Я больше не сделаю ни кадра, но это к лучшему, обещаю», – уверял внутренний голос, разрываясь между тем, что правильно и тем, что хорошо. Чего стоит талант, который не облегчает, а усиливает боль? Кому нужны способности, служащие напоминанием о растерянности и беспомощности? Я знал верный ответ и стремился к утешению в забытье.
– Не мой метод, – ответил я механически, сделав последний шаг. – Не подходит.
– Извини, – произнёс Келвин с сожалением. – Я был уверен, что сад поможет.
– Всё хорошо. Мне понравилось.
– Что именно?
Опустившись к цветку, я силой вырвал его и маленько остыл. Я доверился Лане и не ждал, что она подведёт. Она желала только добра.
Дар не переставал светиться, явно расположенный моим рвением.
– Как ты проводил ребёнка и как пытался меня взбодрить.
– Значит, сходим ещё раз?
– Я не против.
– В следующие выходные?
– Или завтра.
– Было бы неплохо.
– Да, неплохо.
Перед тем как отойти от Ланы, я поцеловал с уважением большой палец.
– Он грязный и кишит микробами, – заметил Келвин. – Подхватишь заразу.
– Ну и что? Ты же целуешь хорька. Наверняка целуешь! Все так делают с любимыми и теми, кто заслуживает больше, чем обычную благодарность.
– Ты не понимаешь, это другое. Багира чистая! Я её в раковине купаю.
Я повернулся с долгой, по-настоящему безмятежной улыбкой на губах.
– Одинаковое.
Келвин демонстративно пожал плечами.
Мы разошлись сразу после сада. Келвин вспомнил, что у него есть неотложные дела и, вновь попросив прощения, скрылся за тенистыми пальмами, не сказав пока.
Дома я оторвал и бросил первый лепесток. Он танцевал в душном воздухе до тех пор, пока не опустился на ковёр и погас. Не ощутив утешения, я нацелился на второй, который напоминал полыхающий огонь. К счастью, не горячий, а тёплый, приятный на ощупь. Стебель с каждым вырванным лепестком поникал. Он был уже не настолько светлым и не отливал чистым золотом. Ножка покрывалась сухой коркой и воняла плесенью, а сердцевина, на которую я смотрел с нескрываемой жадностью, как человек, набредший в пустыне на оазис, понемногу меркла. Я рвал и рвал, пока от цветка ничего не осталось. «Видишь же, что толку ноль. На что надеешься?» – донимал немой вопрос.
Я возбудился и покраснел. Мне стало стыдно за наивность и за жестокость по отношению к дару. Что бы сказала Лана?.. Наверняка бы отругала за мой поступок.