Тут я должна была почувствовать себя виноватой перед ними, но такого чувства не было, потому что такого я не испытывала. Я чувствовала злость, но не на нее, на себя саму.
«Неизвестно, когда увидим», – повторила мерзкая часть меня. – Хм, слушай, а семьи тех детей думали, что они приедут на лето домой, но теперь детишки не смогут. Упс!
Заткнись! – хотелось кричать мне, стуча в грудь, чтобы заткнуть этот омерзительный голосок, который добивал меня похуже, чем клинок в сердце.
– Как ты ведешь себя так спокойно? – спросила я у мамы, резко повернувшись на стуле. – Ты там была, видела это все, видела их, – язык не поворачивался сказать «тела». – Как ты можешь быть такой обычной?
– Это приходит с опытом, – мама замерла с ножом в руках.
Я заметила перемену в ее настроении, хотя она пыталась показать, будто мой вопрос ее ни капли не тронул.
Мама, ты зря пытаешься меня одурачить.
– После долгих лет службы перестаешь реагировать на тела, – она посмотрела на меня и заметив, что я не верю ее словам и собираюсь перечить, мама недовольно покачала головой. – Не вздумай мне возражать, если я говорю тела, значит это тела, – мама говорит, и сама старается в это верить. – Это работа, дочка. Мы расследуем многочисленное убийство детей, учеников интерната в поселке Боровое, где во время расследования было подсчитано пятьдесят пять тел в возрасте от 6 до 17 лет; двадцать пять раненых в том же возрастном диапазоне.
– Я не могу так, – прошептала я, слушая ее с открытым от изумления ртом. Мама мне рассказывала о своей службе, мы часто обсуждали дела, которыми она занималась, это было что-то вроде уроков, которые я должна была усвоить, но я никогда не задумывалась о том, что она могла видеть. И сейчас, когда она стоит притворно спокойная, режет салат и говорит мне о детях, которые погибли, мне становится страшно. Мне страшно представить, что она видела, если называет погибших детей – телами, и мне страшно, что, если я пойду по ее стопам, буду также называть погибших людей телами. – Я вообще больше так не могу. Куда ни посмотрю, вспоминаю их. – Стеклянные глаза, смотрящие в никуда. Они на моих глазах лишались жизни. – То, что кажется для меня обыденным, для них уже несбыточное. Мам, они умирали на моих глазах! Маленькие дети умирали! Они падали в лужи собственной крови! Мам, они умирали, смотря мне глаза! Они умирали! Мам, они умерли, все умерли…
– Василина, – мама крепко обняла меня, гладя руками, куда дотянутся ладони. Я слышала в ее голосе слезы, но ей стало жалко не их, а меня. – Пожалуйста, успокойся. Ты не виновата, милая. Ты не виновата. Ты сама пострадала, сама чуть не умерла.