Павел Иванович Петричкин – тучный человек лет сорока, с залысинами, медлительный и осторожный, хороший шахматист, вынужденный подрабатывать сторожем, дремал на уютном диванчике, неся ночную вахту, и как опытный игрок анализировал вчерашнюю не доигранную партию. Как странно получилось, играя черными, он предполагал блокировать пешечный центр белых – защита Грюнфельда, но соблазнился идеей атаки, начал занимать диагональ и прозевал момент, когда белые начали атаку на королевском фланге. Он должен был бы не допустить этого, вновь и вновь возвращаясь к злополучному моменту, ломал голову, как мог бы избежать этого. Незаметно для себя он почувствовал, как что-то спуталось на доске, и в полусне среди фигур он увидел жену, которая как-то странно подмигивала и манила его.
– Зачем она здесь? Как это неудачно, – подумалось ему. – Уйди, – приказал он ей и начал обдумывать новую позицию этой странной партии. Жена исчезла, как бы растворилась, так же внезапно, как и появилась, но в сознании возникли родители, они также мешали, не давали ему сосредоточиться. Так было еще с ранней юности, когда влечение к шахматам превратилось в смысл жизни, он имел хорошие перспективы, подавал большие надежды, и это подстегивало его. Перед ним возник образ первого тренера (из шахматного кружка на стадионе юных пионеров на «Динамо») Юркова Владимира Николаевича, которого он очень любил, который «заразил его шахматами» на всю жизнь. Юрков научил анализировать сложные позиции, находить нестандартные приемы, сочинять этюды. Вспомнились ребята из школы Ботвинника, первые яркие впечатления, внезапно ощутил чувство удивления, когда впервые был отобран на сборы в числе двадцати сильнейших в пионерский лагерь «Орленок». Это перевернуло отношение к нему школьных товарищей: теперь он был не просто «Петрушей», но «шахматным Петрушей», и учительница по математике смотрела на него с каким-то странным прищуром. Отец относился очень ревниво к его необычайным способностям, а мать считала эти занятия вредными для его здоровья и вызвала из деревни бабушку. Они никогда не поддерживали его, а в голове звучал голос Ботвинника:
– Не будь столь категоричен при анализе худших позиций, изучай партии Ласкера, и ты найдешь в них фантастические ресурсы обороны.
В особнячке он работал недавно. Гнал партию за партией с компьютером, анализировал свои и чужие партии, но порой ему снилась жена, которая после рождения их девочки жила на два дома: то у своих родителей, то лишь изредка приходила к нему. Они жили через двор друг от друга. Супруга была молода, ничего не умела делать, ссорилась с его матерью. Ее мать категорически не хотела, чтобы они расписывались, так как Петричкин мало зарабатывал, ничем не занимался, кроме шахмат, никакой другой профессией не владел, но после рождения ребенка смилостивилась. К трудностям быта в совместной жизни они пока так и не смогли приспособиться. Да и квартирка, где он размещался с родителями, была, увы, в чисто советском стиле – миниатюрная двухкомнатная хрущевка. Жить с ее родителями также не представлялось возможным. На комнату с соседями она не соглашалась, а чтобы снять квартиру, у Петричкина не хватало денег. Короче говоря, часто Павлу Ивановичу хотелось жены, и временами он пребывал в сладострастном томлении-дремоте, а она летала над ним во сне и смеялась и манила его, казалось, что она вот-вот сядет рядом с ним, и его губы вздрагивали, однако это мешало ему сосредоточиться в игре, и он постоянно чувствовал какой-то подвох…