на ступеньках у входа. Побирушничают перед богом. На зоне же всё по-другому. Знаешь, с кем Иисус на кресте висел? Убийцы там были какие-то. А Иисус не убивал никого. Но всё равно всех распяли. Получается, что Иисус был ближе к тем убийцам, чем к их жертвам. Здесь мы от бога не ждем ничего, не попрошайничаем. Здесь мы с ним вместе срок мотаем».
Утром меня повезли в суд для решения вопроса о моём аресте. Я считался ещё задержанным, обвинения мне не предъявили, адвокату мне позвонить так и не разрешили, никто, кроме Ирки, по сути, и не знал, где я мог находиться. Меня можно было вот так запросто увезти куда-нибудь на стройку, выпустить арматуриной кишки и сбросить в котлован – и никто бы никогда не узнал, что со мной случилось и где я. Всё происходящее со мной казалось каким-то бредом. В голове никак не укладывалась мысль, что за отрицание бога могут вот так запросто бросить во вшивую камеру. Если это и был чей-то розыгрыш, то он, несомненно, удался, но уж слишком затянулся.
Судьей оказалась женщина лет шестидесяти с бочкообразной фигурой. Раньше я судей видел только по телевизору. В кино они наделялись каким-то смыслом, были честными или продажными. Оказалось, что в жизни они просто бездушные.
«Соколов, вас подозревают в распространении видеоролика экстремистского содержания, – судья обратилась ко мне, перелистывая протоколы, не глядя на меня. – Вы признаёте это?»
«Уважаемый судья, я бы для начала хотел пообщаться с моим адвокатом, а потом уже делать какие-то признания», – я старался быть предельно вежливым и всем своим поведением вызвать адекватную реакцию. Но ошибся.
Реакция была прямо противоположная. Судья подняла от бумаг свои маленькие неопределенного цвета глазки, прищурила их так, что их не стало видно вовсе, и громко, чётко произнося каждое слово, сказала:
«Молодой человек, вы, судя по всему, не осознаёте всей остроты положения, в которое сами себя загнали. Адвоката вам предоставят, но не в его власти решать, останетесь вы на свободе или пойдёте назад в камеру. Поэтому не рекомендую мне хамить».
Я было хотел возразить, что хамить вовсе не собирался, но судья вдруг испустила сквозь прищуренные веки молнию, что я вмиг замолк, а она продолжила:
«Преступления, в совершении которых вас подозревают, очень серьёзные. Вы заигрались и уже несёте межнациональную и религиозную вражду, раскачиваете лодку, в которой мы все спокойно плывем. Кто вам позволил входить в храмы и оскорблять святыни своим присутствием? Кто вам там дал право в телефон играть?»
Я стоял, опустив голову, ничего не отвечал и понимал, что судья уловила суть дела только с чьих-то слов, не прочитав ни одного документа и, возможно, не посмотрев даже видео. Спорить с ней и взывать к её разуму было бессмысленно. Да и кто я был для неё, чтобы она удостоила меня своим вниманием? Очередной уголовник. Сколько таких падших персонажей ей приходится видеть за день? А за неделю? Десятки. Сотни. Неужели она будет вникать в каждое дело?