Для моего ареста формальных оснований было предостаточно: три статьи, включая хранение наркотиков, по которым я подозревался, (по которым я подозревался, включая хранение наркотиков) предусматривают лишение свободы; места жительства постоянного в городе у меня не было; места работы тоже не было – ведь официально свой рекламный бизнес я так и не оформил; плюс к этому общественный резонанс дела. Последний фактор мог перевесить как в сторону моего ареста, так и, напротив, излишнее внимание со стороны общественности и прессы могло испугать. «А если это заказ власти на громкое и показательное дело? – думал я. – Тогда меня посадят надолго и будут запугивать таких же блогеров, как и я, чтобы молчали и не высовывались. И лодку не раскачивали».
«Избрать меру пресечения – заключение под стражу», – слова судьи вернули меня в реальность. Она отложила бумаги и ещё раз посмотрела на меня. Взгляд у неё был холодный, не надменный, но выражающий свое превосходство над таким ничтожеством, каким я был для неё.
Меня везли в машине, надевали и снимали наручники, вели по коридорам, ставили к стене, обыскивали, заводили в какие-то двери, а я всё думал о том, как огромная государственная машина всю свою мощь направила на обезвреживание одного единственного видеоблогера, который только и сделал, что рассказал на камеру о своём отношении к религии. Да, согласен, сделал я это явно в непристойной форме, назвав верующих умственно отсталыми, недалекими людьми. Но я ж не просто на заборе слово «хуй» написал, я же объяснил, почему именно «хуй». Да, согласен, с матом я переборщил немного. Но ведь без него совсем другой накал страстей! Без мата вроде как не от души. Это стиль. Вон, Шнур без мата ни одного куплета ещё на спел. И что? Кого он этим оскорбил? Те, кто мог бы оскорбиться, его песни не слушают. А про меня, уверен, ни одна живая верующая душа, как бы это смешно ни звучало, не знала и не узнала бы обо мне никогда. Если бы…
«Как же так могло случиться, что про меня вдруг стало известно ФСБ?» – вдруг меня осенил вопрос, который повис в спертом воздухе. Я стоял посреди пустой комнаты, откуда для меня начиналась новая жизнь.
Новая жизнь началась с глубокого унижения. Человеком ведь проще управлять, когда он унижен. Когда он облик свой потерял, лишившись свободы, защиты, уважения, имущества, здоровья. Так делали всегда, чтобы подчинить людей, вырезать из каждого личность, сделать людей податливой пластилиновой массой. А в пенитенциарной системе это, видимо, такой своеобразный метод перевоспитания. А перевоспитывать меня начали с первых минут в СИЗО, куда меня привезли прямиком из суда.