Покемоны и иконы (Коган) - страница 51

Наконец, эта унизительная антисанитарная процедура закончилась, и мне велели принять душ. Горячей воды в нём не было, но радовало уже то, что хотя бы была холодная. Быстро намылившись маленьким, видимо, кем-то оставленным куском хозяйственного мыла, я старательно пытался смыть волосы, микробов, стыд, обиду и горечь, что подступала к горлу. Холодный душ как бы вернул меня к реальности, в которой я вдруг оказался. То неуютное состояние, в каком пребывало моё тело, каждым волоском на коже ощутило на себе агрессивную среду. Я враз стал настолько беспомощным, что даже перестал дрожать от холода. Это было похоже на то, как будто я тонул в холодной реке: пальто пропиталось водой настолько, что булыжником тянуло ко дну, сил шевелить руками и ногами не осталось, а воздух в легких уже давно вытеснила жидкость, и лишь выпученные глаза и угасающий мозг продолжали фиксировать где-то над головой свет, размытый водной рябью.

Вероятно, каждый, впервые попадая за решётку, испытывает подобные ощущения, что всё кончено. Не в смысле, что на этом заканчивается жизнь. А в том смысле, что если тебя взяли под стражу, то шансы быть оправданным и освобожденным стремятся к нулю. На тебя как бы ставят клеймо «ВИНОВЕН», и доказывать виновность уже не требуется. А попытки оправдаться выглядят неубедительными, ведь «просто так у нас не сажают». Как только ты переступил порог камеры, ты считаешься преступником. Для всех: для охраны, для следователей и адвокатов, для судьи, для друзей и знакомых. Кто-то не хочет в это верить, но всё равно ты преступник. Это уже факт, который не скрыть. Никакие оправдания, доказательства и экспертизы не изменят мнения о тебе. Даже если ты и вправду не виновен совсем. Это как в анекдоте: «Ложечка нашлась, а осадочек остался». И вот когда клеймо уже не смыть, когда от наручников на запястьях ещё долго будут видны глубокие следы, когда тюремный запах, напоминающий трупный, пропитает одежду, волосы, проникнет в поры и будет выходить из тебя с каждым выдохом, тогда придёт время покаяться. Они этого ждут. Они для этого сделали всё, и, если надо, сделают больше – всё для того, чтобы сломить.

Мне всегда было странно слышать, когда за убийство и за кражу, например, дают одинаковые сроки. Вот, положим, за убийство, совершенное без всяких отягчающих обстоятельств, могут дать от шести до пятнадцати лет. И, например, ты решил кого-то удавить. Без причины. Просто потому, что тебе чья-то морда не понравилась. Или чтобы проверить, «тварь ты дрожащая или право имеешь». Ты просто хладнокровно убиваешь ни в чем не повинного человека. Не старушку, не женщину, не ребенка, не полицейского, не из мести или ещё какой вражды, не для того, чтобы здоровую почку себе вырезать, а обычного прохожего. В синем костюме, с красным шелковым галстуком, в начищенных чёрных ботинках, с кожаным портфелем. Ты даже портмоне у него не вытащишь потом, часы с руки не снимешь, в портфель не заглянешь. Ты просто подойдешь к нему, держа отточенный кухонный нож в рукаве, не отрывая от туловища, и, когда между вами не останется и метра, ловким движением кисти развернешь нож клинком вперед и, улыбнувшись ему словно доброму соседу, что есть мочи, снизу вверх вонзишь острый кусок нержавеющей стали аккурат под рёбра, распарывая дорогую ткань из камвольной овечьей шерсти, белоснежную приталенную рубашку, прорезая загорелую кожу, протыкая эпидермис, жир, что предательски начал собираться на талии от сидячей работы, постепенно слабеющие мышцы, достигая диафрагмы и легкого. Потом ты с силой, с небольшим проворотом рывком вытащишь нож, чтобы не мучить его и дать крови быстро выбежать, ускорив её отток от мозга. Он выронит телефон, в который только что был погружен, грохнется на колени, зажмет руками рану, но не сможет так устоять и, скорчившись креветкой, замрёт на асфальте. Ты постоишь мгновение, дождавшись, как лужица крови, медленно расплываясь под ещё живым телом, достигнет кончика лежащего на земле галстука, образовав композицию в едином тёмно-красном цвете, и поспешно скроешься. А прохожий, издав свой последний беззвучный хрип, так и останется лежать на прохладном вечернем ветру, быстро остывая. Тебя рано или поздно поймают, будет долгое следствие, а потом суд. Тебе повезет, и твой адвокат сможет наплести судье что-нибудь про случайное помутнение сознания или необходимую оборону, а суд, принимая во внимание твое безупречное прошлое, приговорит тебя к семи годам колонии. А спустя три года за хорошее поведение, доблестный труд и участие в общественной жизни лагеря, учитывая глубокое раскаяние в содеянном, тебя условно-досрочно освободят. Пусть с учетом СИЗО ты и отсидишь три с половиной, но это всё же не семь.